Ахмет что-то крикнул, бородатые люди стали подгонять палками солдат, заставляя их работать быстрее. Приготовления были закончены. Мальчишек-срочников поставили по краям креста, прапорщика проволокой привязали к перекладине. Ахмет зачитывал длинный лист бумаги. «…За творимые на чеченской территории преступления, убийства людей… изнасилования… грабежи… суд шариата… приговорил…»
Поднявшийся ветер относил в сторону его слова, трепал лист бумаги, забивал рот, мешая говорить «…приговорил, с учетом обстоятельств, смягчающих вину… молодость и раскаяние солдат срочной службы Андрея Макарова и Сергея Звягинцева к ста ударам палками. Прапорщика… Российской армии… за геноцид и уничтожение чеченского народа, разрушение мечетей и осквернение священной мусульманской земли и веры… к смертной казни…» Один из конвоиров, выполняющий обязанности палача, взобравшись на табуретку, несколькими короткими сильными ударами вбил в запястья рук толстые длинные гвозди. Ржавыми плоскогубцами перекусил проволоку. Повисший на гвоздях человек застонал и мучительно выдохнул: «Оте-е-ец!»
Солдат тут же на площади разложили на земле. Длинные суковатые палки рвали кожу на спинах, мгновенно превратив в кровавые лохмотья. Человек на кресте хрипло и тяжело дышал, на светлых ресницах дрожала прозрачная слеза. Люди расходились по домам, на площади лежали распластанные тела, жутко белел покосившийся крест. В соседних домах выли собаки, человек на кресте был еще жив, покрытое испариной тело дышало, искусанные в кровь губы шептали и звали кого-то…
На безлюдной площади остался один Ахмет. Раскачиваясь с носков на пятки, он долго стоял перед хрипящим человеком, бессильно пытающимся поднять голову и что-то сказать.
Ахмет, вытащил из-за пояса нож, привстав на цыпочки, сверху вниз разрезал его рубашку, усмехнулся, заметив на груди белеющий алюминиевый крестик:
— Что же, солдат, тебя не спасает твоя вера, где же твой бог?
— Мой Бог — любовь, она вечна, — почерневшие губы едва шептали.
Оскалив крепкие желтые зубы, коротко размахнувшись, Ахмет ударил ножом. Небо разорвалось страшным грохотом, ударил гром, и темнота опустилась на землю. Капли дождя омывали мертвые тела, смывая с них кровь и боль. Небо плакало, возвращая на землю слезы матерей, оплакивающих своих детей.
Маленький светлоголовый мальчик, похожий на своего отца как две капли воды, держался за его руку:
— Папа, что такое Бог? — спросил он.
— Бог — это любовь, сынок. Если ты будешь верить в Господа и любить все живое, тогда ты будешь жить вечно, потому что любовь не умирает.
Длинные ресницы дрогнули, мальчик спросил:
— Папа, это значит, что я никогда не умру?
Отец и сын шли по заваленной желтыми листьями аллее, вслушиваясь в колокольный перезвон. Жизнь продолжалась, как и две тысячи лет назад. Маленькая голубая планета двигалась по орбите, вновь повторяя и повторяя свой путь.
Железнодорожный вокзал маленького южного городка до отказа забит людьми. Начался бархатный сезон, первым признаком которого является отсутствие железнодорожных билетов. На вокзале два зала ожидания, один — коммерческий, второй — обычный. В коммерческом коротают время и ждут поезда люди, стремящиеся к теплому морю, еще жаркому ласковому солнцу, дешевым фруктам.
Этих людей ожидают комфорт и покой. Вход в зал платный, и в нем нет надоевших попрошаек-цыган, беженцев из Чечни, бездомных бродяг, стремящихся переночевать, и солдат, возвращающихся с войны.
Здесь есть несколько телевизоров, чистый туалет с бумагой и полотенцами, буфетная стойка, за которой подают жареных цыплят, мягкие булочки, пиво, кофе. Вход в этот оазис благополучия охраняет милиционер с резиновой дубинкой и короткоствольным автоматом. Рядом с ним сидит девушка-контролер в новенькой железнодорожной форме и кокетливом беретике. Она принимает оплату за вход и строит милиционеру глазки.
В общем зале прямо на полу лежат солдаты-срочники, небритые контрактники, возвращающиеся домой. Билетов нет, солдаты по 3–4 дня не могут сесть на поезд. Они спят прямо на полу, подстелив под себя грязные бушлаты и подложив под головы вещевые мешки. Вырвавшись оттуда, где еще вчера убивали, многие начинают пить тут же на вокзале, кое-кто снимает проституток или просто потерянно бродит по улицам.
Милиция и офицеры не обращают на них никакого внимания. Офицеры держатся особняком, стараясь разъехаться по гостиницам или частным квартирам.
По залу ожидания ходит маленький нерусский мальчик. Он подходит к пассажирам и протягивает немытую ладошку. Лицо его чумазо, одежда требует стирки и ремонта. Какая-то сердобольная старушка подходит к нему и протягивает домашний пирожок. Мальчишка берет гостинец, вертит его в руках и сует в мусорную урну. Ему нужны деньги. Сейчас в России появился особый бизнес: дети просят милостыню, потом отдают ее взрослым. Если ребенок не принесет денег, он будет наказан.
Рыжий сержант-контрактник со шрамом на лице пнул ногой вещмешок и пошел к железнодорожной кассе. Стеклянные окошечки прикрыты табличкой «Билетов нет», кассирша с широким мужеподобным лицом перекладывает купюры, не обращая никакого внимания на безропотных пассажиров. Сержант проталкивается сквозь очередь и стучит в мутное стекло:
— Девушка, мне очень нужен билет до Новосибирска.
Кассирша, не поднимая глаз, отвечает равнодушно-дежурной фразой:
— Билетов нет.
Сержант пробует сделать умоляющее лицо:
— Девушка, мне очень надо уехать, у меня мать при смерти, — и как последний аргумент: — Девушка, я с войны еду, ведь не застану мамашу.
Кассирша наконец поднимает голову:
— У нас правила одинаковые для всех, я вашей матери ничем помочь не могу.
Сержант ударил кулаком в плексигласовое окно, выдернул из кармана гранату, оглянулся на замерших в ужасе людей. Сунул ее обратно в карман, выдернул из ножен висящий на поясе нож, закатал левый рукав и ударил лезвием по вене. В стекло, прямо на кричащий что-то накрашенный рот, ударила струя крови. Громко закричала какая-то женщина, контрактник побелел, опустился на колени и тихонько завалился на пол, лицом вперед. На крик прибежали два милиционера с автоматами, наклонившись к лежащему человеку, один из них принялся перетягивать руку жгутом, другой, ногой отбросив в сторону нож, быстро и привычно обыскал его карманы. Вытащив гранату, присвистнул и по рации стал связываться с дежурной частью.
В это время к лежащим на полу солдатам подошел мальчик-попрошайка, привычно протянул за деньгами руку.
— Ты к кому подошел, нерусская морда, чурка проклятый, у кого просишь деньги. Иди к своим ваххабитам, они тебе дадут… — заорал подошедший с бутылками вина белобрысый солдат. Когда мальчишка метнулся в сторону, присел на корточки. — Там кто-то из наших вены себе вскрыл, крови, как на бойне! Царство ему небесное, если не выживет.