Когда машина подъехала к лагерю, конвойный сказал водителю:
— Не подъезжай слишком близко, а то они сейчас заводить будут.
Чуть позднее Бислан понял, что это значит: между автобусом и зданием выстраивается живой коридор из солдат. Задержанные должны были пересечь это пространство бегом, опустив голову вниз. Оружия у солдат не было — у них были дубинки и каблуки, которыми они наносили удары. В здании всех положили на пол, потом начали вызывать по одному в кабинет. Когда тебя вводят в кабинет, самое главное — не смотреть на лица. Смотри в пол, если ты хоть с одним встретишься взглядом, тебе могут выбить глаза, ослепнешь. В кабинете следователя тюремщики раздевают человека догола и кладут на холодный бетонный пол, говоря при этом: «Вы — чеченцы, вам наследства не надо». И вот так, держа совершенно голого человека на полу, ведется допрос. Среди вещей Бислана они нашли таблетки баралгина. Спросили:
— Зачем они тебе?
Он, надеясь, что будут бить меньше, сказал, что сердечник. Тогда к нему подошел какой-то человек в форме, он был в маске, и спросил:
— Где болит?
Бислан сказал:
— Сердце болит.
Солдат стал пинать его, пытаясь попасть именно по сердцу, а потом спросил:
— Ну как, сейчас легче?
Во время допроса, в перерывах между избиениями, спросили, как и где задержали. Бислан все объяснил. Потом его отвели в камеру. Он попал в камеру № 6, где несколько дней назад сидел Андрей Бабицкий, журналист, попытавшийся сказать правду об этой войне.
Камера штрафного изолятора рассчитана на четырех человек, но туда затолкали 21 человека. Во время переклички определили, что в ШИЗО находится около 200 человек. Наверное, среди них были и боевики. Но солдаты не знали, кто воевал против них, поэтому били всех подряд.
Периодически каждого выводили из камеры на допрос. В коридоре почти всегда стояли два-три солдата, и пока человек, опустив голову, шел к кабинету дознавателя, его избивали.
Во время допроса всегда задавался один и тот же вопрос:
— Сколько человек ты убил?
Бислан говорил, что не мог никого убить, потому что не воевал. Но объяснения были бесполезны, тюремщики почти всегда были пьяны до невменяемости.
Во второй камере содержались женщины, молодые и старые. Бислан не видел, что с ними делают, но кричали они страшно. Им было очень больно. Для мужчин было легче переносить избиения, чем крики женщин.
Ровно в 10 часов вечера поступала команда: «Тюрьма! Отбой!» Все в самом прямом смысле слова должны были падать на землю. Неважно как, нужно было просто подкосить ноги. Если надсмотрщики видели, что кто-то еще стоит, начинался ад. Одно из составляющих ада — электрошок. Два провода подносили к телу, человек «вырубался». После этого человека обливали холодной водой.
Если солдат открывал маленькое окошечко в обитой железом двери и называл твою фамилию, это означало — вызывает дознаватель. Допрос — это избиение в кабинете.
Солдат мог просто ткнуть в тебя пальцем, потому что ему что-то не понравилось, и тогда избивали прямо в коридоре, у дверей в камеру. Когда били, спрашивали:
— За что убивал?
Бислан отвечал:
— Я не убивал, не убивал, не убивал…
Если задержанный во время избиения терял сознание, тюремщики не спеша приносили воду и выливали ее на лежащего человека, чтобы он пришел в сознание. Допросы продолжались круглосуточно. Каждые двенадцать часов солдаты сменялись, поэтому пыточный конвейер работал безостановочно.
На 21 человека в сутки давали пять литров воды. Людей преследовала постоянная жажда. По углам камеры скапливались капли конденсата, их собирали на тряпку, пытаясь выжать хоть каплю воды. Кормили один раз в сутки холодной пищей, залитой водой. Хлеб не давали.
Случалось, что из ведра на пол камеры вываливали куски холодной каши, их кидали на пол, как скотине. Если приносили передачу, то в «кормушку» двери просовывали лист бумаги и говорили: «Пишите, что все получили. Претензий не имеем».
На руки задержанному отдавали в лучшем случае половину от перечня, все лучшее изымалось. Поэтому передачи принимались неограниченно. У солдат, несущих службу в следственном изоляторе, было плохое снабжение и они подкармливались за счет родственников арестованных.
Подъем начинался в 6 утра. После утреннего звонка по команде «подъем» надо было поднять нары и пристегнуть их к стене. Весь день нужно было провести на ногах. Если кто-то из задержанных садился или ложился на пол, его тут же избивали.
Ночью на нары укладывали тех, кто был в наиболее плохом состоянии. Посередине камеры стоял стол размером метр восемьдесят на два и две скамейки. На нем тоже спали больные и избитые. Остальные ложились на бетонный пол.
Во время пребывания Бислана в Чернокозово один из задержанных умер. Ночью все слышали, что кого-то избивают, но не знали кого. Потом в одну из камер зашел конвойный и спросил: «Кто может говорить по-чеченски? Кажется, он умер». Вышедший парень заплакал и крикнул своим сокамерникам: «Ильяс умер!»
Бижаев Аслан сошел с ума. Тогда тоже вызывали его сокамерников и спрашивали, вменяем он или нет.
Самое страшное происходило после отбоя. Если кричат, например: «Магомадов», надо ответить: «Бислан Абдурахманович, шестая камера». — «К выходу!». Выходишь, сразу команда: «Руки за голову, голову вниз». Потом начинают бить, избивают в среднем 15–20 минут. И так до утра. Самый большой перерыв — в пересменку между шестью и восьмью часами.
В Чернокозово работал ростовский ОМОН. Когда привозили задержанных, они всегда спрашивали: «Как дела в Ростове?»
За все время пребывания Бислана в Чернокозово произошел один человечный случай.
Исе Махаеву насквозь пробили нижнюю губу. Он рассказывал, что какой-то подполковник заступился за него во время избиения, а потом кричал на солдат:
— Кто его избил до такой степени?
Ису это спасло на два-три дня. Это время его не допрашивали, и он чуть-чуть отдохнул.
Он один раз попросил, чтобы ему зашили губу. Его долго били по ране, она распухла и стала черной. После приезда какой-то комиссии в Чернокозово стали включать музыку, чтобы не было слышно криков людей.
Так продолжалось несколько месяцев. Неожиданно Бислана Магомадова вызвали в санчасть. Тюремный доктор, седой мужчина в белом халате, из-под которого выглядывала зеленая армейская рубашка, спросил, подняв глаза от медицинской карточки:
— Против устоев государства идете, Магомадов? А знаете ли вы, что в свое время сказал Ленину царский жандарм? — Доктор пожевал губами, сделав вспоминающее лицо. — Он сказал, что невозможно пробить лбом каменную стену, да-с, вот именно так и сказал.
Черт дернул Бислана за язык.
— Но ведь Ленину удалось пробить стену! — воскликнул он запальчиво.