— Служу Советскому Союзу! — чеканя каждое слово, воскликнул Коготь.
У капитана была перебинтована голова, сквозь повязку просачивалась кровь. Не ускользнуло от внимательного взгляда Костомарова и то, что левая рука подчиненного сильно опухла.
— Это результат аварии? — кивнув на забинтованную голову и покосившись на травмированную руку, спросил Иван Антонович.
— Так точно, товарищ полковник. Я чудом выжил. Был страшный гололед.
— Знаю, капитан, мне уже докладывали об этом происшествии, — перебил Костомаров и тут же попросил: — Ну-ка покажи руку.
Стесняясь, Коготь приподнял левую руку. Взглянув на желто-синюю искореженную кисть, полковник присвистнул:
— Так ты что, выходит, с одной рукой шел на выполнение этого сложнейшего задания?
— Не совсем так, Иван Антонович. Все-таки пальцы тогда я мог сжимать, — пожал плечами Коготь.
— А сейчас, капитан, ты можешь пошевелить пальцами, сжать ладонь? — строго спросил полковник.
Коготь не хотел говорить о своей травме, но пришлось.
— В данный момент не могу, товарищ полковник.
— Садись, капитан, — спохватившись, сказал Костомаров. — Что же это я раненного человека держу на ногах.
— Да ничего страшного у меня нет, Иван Антонович. Побаливает немного рука, но это мелочь. Я готов продолжить службу.
— Из железной породы людей ты, капитан, — отодвинув от стола стул, сказал полковник и приказным тоном произнес: — Садись.
Коготь опустился на стул. Полковник обошел стол и сел в свое кресло.
— А голова как? — не успел капитан ответить, как Костомаров махнул рукой: — Да ты все равно правды не скажешь.
— Все в порядке, товарищ полковник, — тихо ответил капитан.
— Вот, что и требовалось доказать. Рука сломана, возможно, пережил сотрясение мозга и, не дай Бог, еще какие внутренние травмы, а говоришь, что все нормально, — развел руками Костомаров. Иван Антонович замолчал на несколько минут, что-то обдумывая, а затем сказал: — Запомни, Коготь, ты служишь в контрразведке, а это значит, что ты относишься к особой касте людей — лучших из лучших бойцов. И даже среди них ты выделяешься мужеством, умением трезво мыслить в сложнейших ситуациях. Я должен, капитан, беречь таких людей, как ты. Беречь для выполнения особо сложных заданий, таких, с которыми никто иной не справится. А посему мы поступим следующим образом. Ты прямо сейчас отправишься в госпиталь.
— Товарищ полковник, я боксер, занимался боксом до войны. Приложу лед к руке, и через день все пройдет, — запротестовал Коготь.
— Это приказ, капитан! — жестко обрубил Костомаров и, взглянув на Когтя, добавил: — Я должен быть уверен в том, что мои подчиненные здоровы и готовы в любой момент действовать. А ты сейчас, мягко сказать, не в порядке. Поэтому тебе следует подлечить руку, тебя обследуют, проверят в госпитале. И только после этого вернешься на службу.
Полковник снял трубку телефона внутренней связи и приказал кому-то:
— Через пять минут подгоните машину к крыльцу. Доставьте капитана Когтя в госпиталь. Да, именно так. Потом доложите мне лично. — Иван Антонович бросил трубку на рычаг и, повернувшись к капитану, произнес: — Лечись там как следует, Коготь. Я тебя знаю… В этом госпитале главврач — мой лучший друг, если что, он скажет мне, а я… — полковник улыбнулся и шутя потряс кулаком. — В общем, ты меня понял.
— Так точно, товарищ полковник.
— Ты слышал, капитан, внизу будет ждать машина. Лейтенант Сомов лично тебя доставит в кабинет главврача, — Костомаров снова улыбнулся, — чтобы ты, Коготь, ненароком не сбежал по дороге. Вопросы есть?
— Никак нет, товарищ полковник.
— Тогда выполняй, капитан.
— Есть.
Коготь собрался было выйти, но Костомаров остановил его:
— Погоди, капитан, секунду. Геройский ты мужик, Коготь, вот что я еще хотел тебе сказать. Езжай в госпиталь и хорошенько подлечись, — приказал Костомаров.
В госпитале бродили острые эфирные запахи. Молоденькая медсестра невысокого роста, с веснушчатым детским лицом провела Когтя в кабинет профессора Олега Филипповича Никонорова — худого мужчины шестидесяти пяти лет, однако со звонким, крепким голосом.
— Ложитесь, капитан, на кушетку, я вас осмотрю, — распорядился профессор после того, как медсестра, улыбнувшись Когтю, закрыла за собой дверь, — вас должен был осмотреть главврач, но его срочно вызвали к одному из членов правительства, — понизив голос, сообщил Олег Филиппович, когда капитан лег на кушетку, стоявшую вдоль стены.
— Никаких проблем. В общем-то, я и не считаю, что я больной. Это командир настоял на проверке моего здоровья, — словно оправдываясь за то, что отнимает время у профессора, произнес Коготь.
— Ладно, давайте посмотрим, что там у вас, — профессор встал из-за стола и подошел к пациенту.
После тщательнейшего осмотра Олег Филиппович сообщил:
— У вас, господин хороший, сотрясение мозга, к счастью, не тяжелое. Еще у вас сломаны два ребра и указательный палец на левой руке. Будем лечить.
Профессор сел за стол и, макнув перьевую ручку в чернильницу, принялся что-то записывать.
— Скажите, профессор, долго ли мне придется здесь загорать?
Олег Филиппович прекратил писать и глянул на капитана:
— Если бы сейчас было мирное время, то не менее трех недель. Не волнуйтесь, больше десяти дней вас здесь никто держать не будет, очень много раненых поступает к нам в госпиталь каждый день.
— А сократить срок моего пребывания в госпитале никак нельзя, профессор?
— Нет, нельзя. Уж вы наберитесь терпения, друг мой. Еще навоюетесь.
«Десять дней в госпитале, — с ужасом подумал Коготь, — да я здесь с ума сойду от безделья». И в этот момент в дверь кто-то постучал.
— Да, пожалуйста, войдите, — рассеянно произнес профессор, продолжая писать.
Дверь отворилась, и вошла Она. Коготь сидел после осмотра профессора на кушетке. Повернув голову, он увидел высокую, стройную молодую девушку в белом халате. Его поразили ее большие, выразительные карие глаза, длинные русые волосы, заплетенные в косу. Она была удивительно красивой, неотразимо женственной. Бледная кожа, правильные черты лица. Легкие, грациозные движения. Казалось, что она вот-вот начнет плавно танцевать. Коготь не мог отвести от нее глаз. Он понял, что никогда до этого не видел такой удивительно светлой женской красоты.
— Прошу прощения, Олег Филиппович, в операционной тяжело раненный, срочно нужна ваша консультация, — сказала она.
— Да, конечно, Варвара Алексеевна, сейчас иду. Вот я уже дописал.
Профессор встал из-за стола с листком бумаги, исписанным размашистым, торопливым почерком, и подошел к девушке.