Преодолев быстрым шагом около трех километров, Егоров разбудил спавшего в одной из уцелевших комнат Брянцева. Получасом позже «Виллис» уже пылил по дороге в сторону полигона.
Коготь благодушествовал вместе со своими людьми после обеда на крыльце штаба, когда подъехал «Виллис» с Егоровым. Младший лейтенант на ходу выпрыгнул из джипа. Подбежав к Когтю, он доложил:
— Товарищ майор, леснику пришла телеграмма от «сестры» из Калуги.
Егоров передал майору сложенный вчетверо листок бумаги.
— Хорошо, младший лейтенант, ступай в столовую, пообедай, — распорядился Коготь и, развернувшись, быстрым шагом вошел в штаб, взбежал по лестнице и, уединившись в своей комнате, сел за стол и положил перед собой телеграмму.
Майор взял со стола карандаш и погрузился в расшифровку. Закончив с этим, он прочитал вслух: «Не позднее восемнадцатого июня встречайте в квадрате девять». Получалось, что немцы будут в заданном районе через три дня.
Коготь извлек из планшета, лежащего в ящике стола, карту местности. Получалось, что до нужного квадрата топать почти сто километров. «Похоже, фрицы заторопились, — с усмешкой подумал Коготь. — Вальтер Раубех не подвел. Отлично».
Майор закрыл на замок свое жилище и зашел в комнату, где после обеда отдыхала его группа. Почти все дремали, и только капитан Андронов сидел перед шахматной доской с расставленными фигурами и решал какую-то шахматную задачу.
— Прошу всех офицеров подойти к столу, — громко сказал Коготь.
Он сел рядом с Андроновым и, глянув на шахматную доску, нашел решение задачи, над которой вот уже более часа бился капитан.
Когда все офицеры СМЕРШа расселись за столом, майор объявил:
— Нами получена телеграмма на имя Федора Макарова. Так вот, не позднее восемнадцатого июня он должен встретить в квадрате девять немецкую диверсионную группу.
— Снова завертелось, — подняв голову от шахматной доски, выдохнул капитан.
— Да, завертелось, Степан Иванович. Для того мы сюда и приехали, чтобы Абвер не забывал к нам дорогу.
— Выходит, что мы должны их встретить через три дня, — задумчиво произнес Самойлов.
— Правильно мыслишь, лейтенант.
— А сколько, товарищ майор, нам топать до девятого квадрата? — спросил Егоров.
— Около сотни километров: пятьдесят до озера и столько же от него. Там должно быть какое-то старинное кладбище, судя по карте, — сообщил Коготь.
— Сто километров? — присвистнул Абазов. — В полной боевой, по тайге… Прилично.
— Выдвинемся сегодня, часиков в восемь вечера, — сказал майор.
— Что-нибудь известно о численности врага? — спросил Андронов.
Коготь покачал головой:
— К сожалению, ничего. Об этом мы узнаем только тогда, когда прибудем на место. Но обычно, как показывает практика, в диверсионную группу входит максимум двадцать человек. Да и то это уже предел. Это аксиома — большому отряду гораздо труднее перемещаться в глубоком тылу противника, чем меньшему по численности. Увеличивается риск быть обнаруженными. Но чего гадать? Придем на место, и все увидим, — усмехнулся Коготь и добавил: — Готовьтесь к выходу основательно.
— Как всегда, товарищ майор, — улыбнулся Егоров.
Майор вышел из комнаты и направился в кабинет начальника полигона, где изложил полковнику Веригину свои требования: запас еды на неделю, пулеметы, рации и многое другое.
Внимательно выслушав и сделав пометки в своем блокноте, начальник полигона кивнул:
— Сделаем, Владимир Николаевич.
Коготь встал:
— Пойду я немного отдохну, путь предстоит неблизкий.
— Понимаю, майор.
Коготь вернулся к себе и лег на кровать. Он повернулся на бок и незаметно для себя уснул. Разбудил его стук в дверь. Майор сел на кровати, растирая ладонями глаза.
— Войдите, — придя, наконец, в себя, произнес Коготь.
Дверь открылась, и на пороге появился Андронов.
— Похоже, я разбудил вас, товарищ майор? — взглянув на Когтя, сказал он.
— Все нормально, Степан Иванович, я и не собирался спать, так, немного вздремнул.
Андронов подошел к столу и сел на табурет.
— Поговорить мне надо с вами, Владимир Николаевич, — замялся капитан, — причем дело личного характера, но очень важное для меня.
— Бывает, — Коготь обулся, встал, прошел к своему «хозяйскому» месту за столом и сел. — Что у тебя случилось, Степан Иванович?
— Да пока, собственно, ничего. Понимаете, товарищ майор, что-то смутное и необъяснимое меня тревожит.
— А поконкретнее можешь сказать? — Коготь подался немного вперед, облокотившись руками о стол.
— Поконкретнее… Вы знаете, у меня ведь очень развита интуиция. Мы уже говорили с вами об этом. Чувствую я, что дело предстоит очень непростое. Те два раза было на душе намного спокойнее, а сейчас прямо какая-то буря поднялась.
— Попробуй отвлечься чем-нибудь, например пой песни какие-нибудь любимые, вспоминай что-нибудь хорошее, радостное, — посоветовал Коготь.
— Да вы, товарищ майор, наверное подумали, что я струхнул, — прямо сказал капитан.
— Да что ты, Степан Иванович, даже мысли такой у меня не было.
— Я в Сталинграде много раз должен был погибнуть, — крутнул головой Андронов. — Снайпер немецкий в меня стрелял, пуля задела голову, но только кожу содрала с черепа. Снаряд рядом разорвался, мне хоть бы что. Нет, сказать, что я не боюсь смерти, — это бравада. Так говорят только болтуны, которые никогда не бывали в серьезных переделках. Страх есть, но он настолько притупился, что я его почти и не чувствую, — разоткровенничался Андронов. — Речь о другом.
— О чем же, Степан Иванович? — спросил Коготь.
— Как я уже сказал, чувствует моя душа, что еще та будет передряга. Ну а на войне, не вам мне объяснять, может случиться всякое. Пуле ведь все равно. Так вот, Владимир Николаевич, если меня убьют, я хочу попросить вас об одной услуге, как говорится, не в службу, а в дружбу.
— Брось, Степан Иванович, чушь пороть, — оборвал капитана Коготь, — и раньше времени себя хоронить. Надеюсь, в группе ты ничего подобного никому не говорил?
— Обижаете, товарищ майор, я еще не выжил из ума, чтобы парней зазря пугать. Просто вы самый опытный, умный среди них, к тому же женатый. Вы поймете. Есть у меня одна история личная, вы уж наберитесь терпения, товарищ майор, послушайте.
— Давай, толкуй, Степан Иванович, время у нас еще есть, — взглянув на наручные часы, произнес Коготь.
Взгляд капитана ушел куда-то в сторону, словно там он снова увидел свое прошлое и стал его рассматривать. Он тяжело вздохнул и сказал:
— До войны я женился на одной симпатичной, доброй девушке. Она была учительницей математики. Черные длинные волосы, глаза большие и темные, словно угли. Я вроде тоже ничего, молодой офицер. Повстречались мы немного, и понял я, что не могу без нее жить. Предложил ей, как водится в таких случаях, руку и сердце. Она согласилась. Зажили мы с ней душа в душу.