Несмотря на резвость, вражеский штурмовой взвод переоценил свои силы. Они умело наступали и ожидали, что мы дрогнем. Однако этого не произошло. Вот где пригодилась качественная стрелковая подготовка. Беглый винтовочный огонь не дал сделать последний бросок. Наши выстрелы с малого расстояния свалили нескольких фрицев. Они падали, словно подломленные, уползали за известняковые плиты и суслиные бугры, единственное укрытие на голых высотах. Даже снаряды не делали воронок, оставляя метровые обожженные проплешины.
Если бронетранспортеры приблизиться не рискнули, то массивный Т-4, продолжая вести огонь, на скорости влетел на линию окопов. Я первый раз видел вражескую машину так близко. За секунды успел разглядеть огромный корпус, башню со скошенными углами и толстую лобовую подушку, откуда торчала короткоствольная пушка. Гусеницы бешено вращались, выбрасывая сухие комья. Кто-то выскочил из окопа и побежал прочь. Провожая взглядом беглеца, увидел, что полковая пушка разбита, а тяжелое орудие молчит.
С бруствера сыпалась земля, дрожь сотрясала стенки окопа, в который нас втиснулось сразу три человека. На краю окопа что-то взорвалось, возможно, граната. Известняк выдерживал и не такие взрывы, однако нас крепко тряхнуло динамическим ударом, словно влепили ладонью по ушам.
– Ой, мама, – с запозданием испугался второй номер расчета.
Перед моим носом лежали в нише черные бутылки с горючей смесью. Я схватил одну из них, выглянул наружу. Там гремело и щелкало. Танк двигался правее окопа, сделать бросок мешали пулеметчики. Необходимо было высунуться и взмахнуть рукой. Пока я расталкивал соседей по окопу, Павел Шмаков, сержант-окруженец, бросил бутылку, за ней вторую. Машина мгновенно развернулась. Громко лопнула еще одна бутылка. Сержант бросал их ловко, словно жонглер в цирке, а подавал один из помощников. Петро Грицевич тоже проявлял активность, но его бутылки не долетали и разбивались о сухую землю. Горящие лужи и густой дым еще более усиливали неразбериху боя. Танк, охваченный огнем, давил окоп за окопом, добрался и до укрытия бронебойщиков. Согнутое, как кочерга, ружье крутнулось, гусеницы гребли землю.
– Пусти ты! – кричал я второму номеру пулеметного расчета, извлекая черную бутылку.
Терочные воспламенители не требовались, смесь загоралась, когда разбивали бутылочное стекло. Это усовершенствование спасло жизнь некоторым из нас. Моя бутылка разлетелась, ударившись о боковину танка. Липкая, опасная, как гадюка, жидкость горела над моторным отделением. Тяжелый Т-4, охваченный огнем, на скорости летел к обрыву. В упор ударило 107-миллиметровое орудие, машина остановилась. Зато вражеская пехота бежала, не останавливаясь, и оказалось ее очень много.
Пользуясь нашим замешательством, наступали уже не тридцать человек, а гораздо больше. С ходу вступила в бой наступавшая пешая цепь. Вместе со вторым номером расчета я стрелял из карабина, пулеметчик продолжал возиться с «дегтяревым». Мимо нас проскочил немецкий танкист в черном комбинезоне. Наверное, он ошалел или получил контузию, если бежал в самое пекло. Знаю, что один раз я попал точно в цель. Пятая, последняя пуля из обоймы угодила в него, свалив на землю.
Перезарядив карабин, вел огонь более спокойно. Заметив, что слишком суетится второй номер, посоветовал:
– Не торопись, целься лучше.
– Мне как быть? – кричал владелец неисправного пулемета.
Отвечать ему не имело смысла, так же, как и командовать взводом. В данной ситуации те, кто не растерялись, воевали самостоятельно. Выстрелы сливались в сплошной треск, оставшийся ручной пулемет бил размеренными очередями. Я выбрался из тесного окопа и стрелял непрерывно, доставая обоймы из подсумка. Немецкая пехота отступала, это прибавило азарта. Пригнувшись, побежал вдоль окопов. Не увидел своего помощника, из ячейки выглядывал только рыжий Ваня Погода.
– Фадю убили, – сообщил он.
Фадю, значит, Фаддея. Так звали рослого бронебойщика Ермакова.
– Стреляй, потом разберемся.
Борисюк и Черных держались молодцами. Оба стреляли, матерились и даже целились. С ними нормально. Соседний окоп, хоть и засыпанный, уцелел. Оттуда торчали две головы и две винтовки. Тоже вели беглый огонь.
– Даем! – орал я.
Мы им давали. Мстили за долгое отступление, тела наших товарищей, оставшихся в степи. Такой дружной стрельбы я еще не видел. Никто не обращал внимания на пули, которыми нас осыпали с бронетранспортеров, на взрывы мелких снарядов. Политрук Елесин лежал с винтовкой возле дырчатого известкового камня и после каждого выстрела что-то кричал. Немцы несли потери, повсюду лежали убитые, число их увеличивалось. В рядах наступающих чувствовалось смятение, они не убегали, но и не двигались вперед. Минуты промедления играли против них. Солдаты учатся на поражениях и победах. Поражений мы уже нахлебались, сейчас ощущали сладкий вкус небольшой победы. Мы заставили бестолково метаться таких опасных врагов.
Опустел подсумок, оказывается, я выпустил тридцать пуль. Заглядывая в патронник, ощутил запах горелой древесины, ствол от быстрой стрельбы раскалился. Спрыгнул в свой окоп, где оставался Гриша Черных, стал выгребать обоймы. Дальнейшие события приняли совсем неожиданный оборот. Кто-то закричал сверху:
– Ты чего прячешься?
Над нами стоял майор с двумя шпалами в петлицах. Рядом политработник, тоже со шпалами, и лейтенант с автоматом. Я разглядел в руке майора пистолет, он размахивал им передо мной.
– Немедленно атаковать. Нельзя отсиживаться!
Я не смогу ответить на вопрос, насколько правильно действовал майор, командир соседнего полка, предпринимая безнадежную атаку. Крепко выпивший, с красным от жары и водки лицом, он показывал стволом ТТ в сторону растерявшихся немцев. Очень редко случалось видеть их растерянность, и это действовало не менее убедительно, чем группа командиров, заставивших нас вылезти из глубоких удобных окопов.
– Быстрее, вперед!
Елесин пытался спорить, что мы не получали такого приказа от своего комбата.
– Нельзя, товарищ старший батальонный комиссар.
Оказывается, вот какое большое звание носил незнакомый политработник.
– Фашисты убегают. Немедленно атаковать!
Мы рванули вперед. Кто-то примкнул штык, я бежал с пустым карабином. Карманы, набитые обоймами, хлопали по ногам. Штаны сползали, я поддерживал их одной рукой. Дружная атака. Она не испугала, а скорее отрезвила немцев. Пока я возился на бегу со штанами и загонял в казенник обойму, они залегли и открыли огонь. Роли поменялись, мы оказались в незавидном положении. Началась рукопашная схватка, но на нашем участке перевес склонился в сторону фрицев. Они оказали ожесточенное сопротивление, а пулеметы двух бронетранспортеров, укрытые за щитками, посылали длинные очереди, отсекая часть атакующих. Обе машины медленно двигались вперед.
Под раздачу крепко угодили красноармейцы соседнего полка. Они падали один за другим, не добежав совсем немного. Теперь они убегали, получая пули в спину. Кто-то отчаянно пытался прорваться сквозь огонь немецких бронетранспортеров и встретиться с врагом лицом к лицу. Это мало кому удавалось, самые смелые погибли от пуль в лицо и грудь.