Мы снова вскочили и, огибая дом, бросились вниз по склону. К оврагу бежали десятки других людей, искали спасенья в гуще деревьев и кустарника. Дар-гора, где мы ночевали, тоже получила бомбовый удар, хотя там находился лишь частный сектор. Пилоты бомбардировщиков прекрасно видели огромный массив одноэтажных домов, множество извилистых улиц. Они лепились друг к другу, трудно промахнуться. Мелкота, зато приятно работать. Любая бомба, даже без снижения самолета, находила свою цель.
Символом разрушения Сталинграда станут обгоревшие коробки пятиэтажек и чудом уцелевшая скульптурная группа детей у центрального фонтана. Но город, напомню, состоял в основном из частных домишек. Им досталось больше всего.
На деревянно-глиняные поселки по обеим сторонам речки Царица сваливали с неба все подряд. Огромные бомбы-пятисотки, способные вырыть целый котлован, выбивали огромную брешь в улицах. Оглушенные взрывной волной люди ползали по обломкам, пытаясь найти своих детей. Те, кто падали в вырытые бомбами котлованы, травились насмерть ядовитым дымом тротила. Стокилограммовые чушки разбрасывали куски стен и убивали людей на большом расстоянии. Зажигалки разных сортов шипели, как змеи, люди шарахались от них, ожидая взрыва. Они не взрывались, зато раскаленные магниевые брызги воспламеняли даже телеграфные столбы.
Для одноэтажек вполне хватало обычной десятикилограммовки, любой дом разваливался до основания. Горящие клочья камышовых и деревянных крыш поджигали соседние дома, тем более в конце лета все высохло. Близкое соседство множества домов обернулось бедой. Саня Тупиков закричал, показывая на склон за железной дорогой.
– Наша улица горит. Там мать, сестренки.
Он кинулся бежать, за ним вскочили еще несколько человек. Шмаков и дядя Захар сгоняли ребят в кучу. Я догнал Саню и привел на место. Нам помогал Женя Кушнарев. Парень имел крепкий характер. Когда Саня попытался снова убежать, Кушнарев придавил его за плечи.
– Пусти, гад, – вырывался он.
– Ты никому не сможешь помочь.
– Тебе на все наплевать, один живешь, а у меня мать с сестренками.
Вмешался младший лейтенант:
– Санька, брось фокусы. Ты теперь красноармеец, бегство считается дезертирством.
Я спросил Кушнарева:
– Ты правда один жил?
– С бабкой. Отца убили, мать с братом при эвакуации пропали, погибли, наверное.
Ответ прозвучал совершенно спокойно. С равнодушием человека, который свыкся с бедой.
– Я же говорил, тебе на все наплевать, – продолжал выкрикивать Саня Тупиков, затем расплакался.
Закурили, что имели: махорку, папиросы, табак-самосад. Затем перебрались на песок под густой шатер сплетенных между собой вязов. В пяти шагах билась о камни быстрая речка Царица. Вокруг сидели, бродили между деревьями люди, испуганно переговаривались. Подошли двое пацанят лет тринадцати, попросили закурить. Я хотел их прогнать, но дядя Захар отсыпал табаку. Мальчишки очень ловко, по-взрослому сделали самокрутки.
По оврагу плыл сладкий запах карамели. Пацаны показали на горящее двухэтажное здание у обрыва. Оказалось, горит кондитерская фабрика. Кроме прочего, там делали шоколад для госпиталей и летчиков – тоже военный объект. Мальчишки посовещались, решили, что возможность разжиться конфетами упускать нельзя. Поднялись и пошли в сторону пожара, взрывы их не пугали.
Мы ожидали, налет закончится, однако фрицы задумали серьезное мероприятие. Появилась новая волна бомбовозов, обратили внимание на овраг. Взрыв прорвал завесу ветвей, гремело и ухало по всей пойме Царицы. Младший лейтенант запретил подниматься и куда-то бежать. Бомбежка в лесу не бывает эффективной, осколки и взрывная волна вязнут в деревьях. Нас подстерегала другая беда: загорелась высохшая трава, камыш, кустарник. Вниз по руслу хлынул поток дыма, он мог задушить нас.
Пришлось бежать к Волге. Возле причалов собралась огромная толпа. Пароходы тревожно кричали, знакомый тральщик хлопал в небо из пушек, тяжелая зенитная батарея на террасе набережной тоже вела огонь. Зенитчики гибли на наших глазах. Одно орудие перевернуло и раскидало по частям, три других продолжали стрелять. Эта славная батарея будет воевать еще целый месяц, отбивая налеты вражеских самолетов, а позже откроет прямой огонь по вражеским танкам, прорвавшимся к Волге. На этом месте установили через много лет памятную плиту с памятной надписью. К сожалению, имена на этой надписи отсутствуют, они остались безымянными героями.
Но если память об артиллеристах сохранилась, то никто не вспомнит людей, которых смахнуло взрывом огромной бомбы. Она рванула на кромке берега. Летчики 4-го воздушного флота генерал-полковника фон Рихтгофена выполняли бомбежку с большим старанием. Уложенная в толпу пятисоткилограммовка, способная утопить крейсер, сработала мощной динамической волной и осколками. Ничего не пропало зря. Люди в центре взрыва превратились в ничто, еще двести человек были убиты или тяжело ранены.
Несколько авиабомб помельче взорвались в воде, вскрыв металлический борт сухогруза. Тральщик повалило на бок волной, отважный корабль, не переставая стрелять, занял, как ванька-встанька, прежнее положение, зенитки стучали еще быстрей.
Если начертить на бумаге путь нашего отряда в тот день, получился бы ломаный круг. Мы шли к вокзалу, надеясь поймать попутные машины, затем бежали от бомбежки в овраг, спустились к Волге, но вскоре поняли, что оставаться здесь опасно. Выше по течению взорвались баки с нефтью. Горящая жидкость сплывала навстречу нам. Из огненной мышеловки на полном ходу вырвался пароход, он торопился к левому берегу. Счетверенная зенитная установка возле одного из причалов стреляла непрерывно, на фоне черного дыма отчетливо виднелись вспышки. Вражеские бомбардировщики не обращали внимания на пулеметный огонь и сбрасывали бомбы. Некоторые из них попали в огромные плоты, которые перегоняли с верховьев в Астрахань. Сосновые стволы громоздились друг на друга, по ним бежали к берегу сплавщики, хотя на берегу было не менее опасно. Один из сплавщиков не только удерживался на скользких бревнах, но и тащил под мышкой полушубок. Он сумел спрыгнуть на песок и добраться до обрыва, но это оказались его последние шаги.
Высокий обрыв над Волгой обвалился от сотрясения почвы, человек с полушубком исчез. По воде бежала странная рябь, как в закипающем чайнике. Завершая круг, начатый от Студенческих казарм, мы повернули наверх. Когда взбирались, под ногами поползла земля. Еще один широкий пласт берега, потревоженный бомбой, сполз с негромким вкрадчивым шорохом. Страшным оказался этот шорох. Многие тонны обрушившегося песка похоронили женщин с детьми, которые прятались под обрывом. На верхушке оползня качался, как флаг, молодой тополек. Оказались погребенными и трое ребят из группы, отставшие на подъеме. Они еще не принимали присяги, не получили оружие, но погибли, занесенные в список пополнения нашего батальона.
Что еще врезалось в память в тот августовский вечер? Не спадала жара. Она усиливалась потоками раскаленного воздуха от бесчисленных пожаров. В одном месте асфальт пузырился и лопался. Я не сразу сообразил, что вихрь от горящего дома проник в подземную трубу, подогревая уличное покрытие, как гигантская печь. Вытяжкой являлся колодец с расколотой крышкой, из него валил дым.