Но вернемся ко мне. Мои товарищи собирали оружие и боеприпасы женщин, застреленных на вершинах деревьев, и вдруг раздались выстрелы.
Одна из молодых женщин, которой на вид еще не было двадцати, лежала лицом вниз на своей винтовке. Один из стрелков склонился над ней и перевернул казавшееся безжизненным тело, чтобы взять оружие. Правая рука девушки лежала внутри ее залитой кровью форменной куртки, в которой была видна дыра от пули, вошедшей ей прямо между грудей. На губах русской была кровавая пена. Но когда немец отвернулся от нее, чтобы поднять винтовку, девушка неожиданно выхватила из-под куртки пистолет ТТ и, захрипев: „Смерть фашистам!“ — нажала на спусковой крючок.
Вовремя заметив ее движение, стрелок прыгнул в сторону, так что пуля только оцарапала его сзади, оставив кровавую полосу на его штанах. Развернувшись, пехотинец выхватил свой МР40 и надавил на спусковой крючок. С глухими шлепками пули вошли прямо в грудь умирающей русской снайперше. Словно наэлектризованная, она начала корчиться, но через несколько мгновений ее черты сковала смерть.
Для моих товарищей этот случай был первым, когда им пришлось сражаться с женщинами. Стоя над безжизненными телами и глядя на разбитые молодые лица, все они переживали странное чувство. Стрелки больше не испытывали ненависти к русским снайпершам, и их охватывал стыд. Но даже если бы они знали обо всем заранее, у них не было пути обойти закон войны: убить или быть убитым. Возможно, знай они, что воюют с девушками, немецкие пехотинцы сражались бы с меньшим неистовством и в итоге стали бы жертвами своих собственных нравственных норм.
На рассвете следующего дня линии обороны русских были прорваны, и дивизия прошла через них. Однако отдельным частям и разбросанным группам потребовались часы, чтобы соединиться с основными ее силами. Наш батальон, численность которого сократилась к этому моменту до шестидесяти бойцов, был одной из таких частей. Даже во время отступлений мы старались не оставлять врагу ничего, кроме выжженной земли и разрушенной инфраструктуры. Поэтому немецкие полевые инженеры подготовили взрыв железнодорожного тоннеля, по которому пролегал важный маршрут отступления немецких солдат с передовой. Когда 2-й батальон преодолел тоннель, капитан Клосс сказал командиру инженеров, что за ними в качестве арьергарда движется другой инженерный отряд, а потому уничтожение тоннеля следует отложить до того, как они пройдут через тоннель. Но у офицера инженерных войск разошлись нервы, и он детонировал заряды менее чем десять минут спустя. Еще через десять минут из тоннеля показались лишь двое грязных и разочарованных инженеров из арьергарда, угодивших в устроенную их же товарищами ловушку вместе с остатками батальона. Они доложили, что тоннель был взорван в тот самый момент, когда они проходили по нему. Эти двое бойцов выжили только потому, что были в авангарде отряда. Ярость распространялась среди бойцов. Многие думали о бесполезности и нарастающем безумии этой войны.
Но что мог здесь поделать простой солдат? Ему оставалось заботиться только о собственном выживании.
Мы продолжили движение и через час достигли заранее условленного места сбора войск. Караульный неожиданно окликнул нас:
— Стой! Назвать пароль!
— Что за пароль, сукин сын? — отозвался стрелок, шедший в авангарде. — Где мы могли его взять? Засунь свой пароль себе в задницу!
С этими словами он продолжил шагать вперед. Пехотинцы позади него застыли, не веря своим глазам, когда град пулеметного огня вдруг разорвал грудную клетку пехотинца, забрызгав кровью все вокруг. За несколько секунд они все попрятались за укрытиями. Капитан Клосс пополз вперед и заорал:
— Прекратить огонь, недоносок! Это 2-й батальон. Зови своего командира!
Через несколько минут появился лейтенант и стал задавать вопросы, на которые Клосс отвечал раздражительно. В конце концов ему сказали идти вперед одному. Он осторожно встал и пошел к караульному посту, держа на вытянутых руках свое оружие. Клосс был полон ярости из-за смерти солдата и гибели инженеров. Лейтенант приподнялся. У его ног за пулеметом лежал караульный и пристально следил за обстановкой. Это был парень, дрожавший от страха. Задыхаясь от ярости, Клосс заорал на него:
— Трахнутый идиот, ты застрелил товарища! Я прикончу тебя, свинья! Я всажу пулю тебе в голову!
Клосс распалял себя все больше и больше и под конец потерял над собой контроль. С долгим криком он неожиданно разрядил весь магазин своего пистолета в беззащитного солдата, уставившегося снизу вверх на него широко открытыми глазами. Тут несколько пехотинцев бросились на своего командира и повалили его на землю, хлеща его по лицу, чтобы он успокоился. За исключением собственных бойцов Клосса и лейтенанта, выражавшего понимание к нервному срыву капитана, свидетелей инцидента больше не было. Поэтому все прошло без последствий, предвещая в дальнейшем нарастание отклонений в военной дисциплине. И стандартное сообщение „Погиб за Великую Германию“, которое должно было быть отправлено семьям двоих убитых солдат, приобретало более чем двойственный смысл.
Полк, наконец, обрел радиосвязь с остатками боевой группы Виттманна. Появление радиосвязи позволяло скоординировать атаку пяти дивизий в следующей фазе прорыва. С началом нового дня мы сумели прорваться через последнее кольцо смертоносного русского окружения. Однако к этому моменту состояние всего немецкого фронта вызывало тревогу. Войска под командованием Виттманна оказались отрезанными от остальной армии. Патрули, посылаемые по всем направлениям, натыкались только на вражеские части. При этом снайперы из своих разведывательных вылазок всегда приносили значимую информацию.
Снайперы находились в прямом подчинении своих командиров рот и были освобождены от обычных обязанностей. От командиров они получали приказы сражаться или отправляться в разведку. Поскольку их выживание находилось в прямой зависимости от умения оставаться не замеченным врагом, опытные снайперы развили в себе способность передвигаться предельно осмотрительно. Экзотический камуфляж такою рода, как тот, что отстаивался в руководствах по подготовке и показывался в пропагандистских фильмах и на фотографиях, едва ли играл какую-то роль. Полная маскировка требовала очень много времени и делала бойца неподвижным. К тому же при постоянно меняющейся, неустойчивой ситуации на Восточном фронте для применения такой маскировки практически не было возможности. Каждый снайпер, сумевший остаться живым за свои первые несколько недель в этом качестве, создавал свои собственные импровизированные средства камуфляжа, которые могли быть быстро задействованы, были легки в транспортировке и сковывали его подвижность столь мало, насколько это было возможно. Поэтому, как уже упоминалось, я держал при себе старый зонт, который укоротил и снял с него защищавшую от дождя ткань, благодаря чему я мог прикреплять к его проволочному каркасу ветки и пучки травы. Когда я не нуждался в нем, мой маленький маскировочный зонт легко складывался, и я мог без труда переносить его среди своего остального боевого снаряжения.
Вечером 6 апреля 1944 года радиосвязь с соседними частями боевой группы Виттманна была окончательно восстановлена. Полученные известия рисовали мрачную картину разобщенности немецких частей. Каждая из них была вовлечена в отдельные бои. Отступление и реконсолидация линии фронта были предельно жизненно важны. Нацистская пропагандистская машина замечательно называла это „гибким ведением войны“.