В течение четырех последующих дней мы шли ночами и прятались в дневное время, неизменно двигаясь на северо-запад. Мы обходили дома и деревни, а также старались избегать открытых дорог и троп. Но у нас была одна проблема: художник был ранен в правую руку в перестрелке с чешскими партизанами, случившейся еще до появления с ними меня. А поскольку мы не имели возможности должным образом обработать рану, она воспалилась. Бойца охватывала слабая лихорадка, через несколько дней его рана начала гнить и ужасно вонять. Когда группе по пути попадалась вода, мы пытались промыть рану и выстирать повязку перед тем, как наложить ее снова. Также у нас совершенно не осталось еды, но мы продолжали двигаться, жуя березовые листья, щавель и листья одуванчиков, а также пили воду, подслащенную таблетками сахарина, небольшой запас которых остался у Шмидти.
На рассвете пятнадцатого дня нашего движения домой мы стали искать укрытие на берегу небольшой чистой речки. Едва успев промыть рану своего товарища, мы услышали рев моторов нескольких машин. Я оставил друзей, чтобы разобраться, что это за машины. Преодолев около пятисот метров, я вышел к дороге как раз вовремя, чтобы увидеть четыре грузовика фирмы "Мерседес" со знаками СС на бортах. В их кузовах сидели безоружные немецкие пехотинцы. Инстинктивно я рванулся назад, в скрывавшие меня заросли. Я предположил, что мы, должно быть, оказались на территории, по-прежнему удерживаемой фанатичными эсэсовцами, не считавшими, что война окончена, и по-прежнему хватавшими спасавшихся бегством пехотинцев, чтобы подвергнуть их своему бескомпромиссному суду за дезертирство.
С наступлением сумерек мы покинули укрытие и осторожно продолжили свой путь. По нашим подсчетам, мы уже должны были находиться рядом с территорией рейха. Когда мы выступали, я подсчитал, что нужно пройти около 250 километров. Учитывая изнуренное состояние, когда за время ночных маршей нам удавалось в лучшем случае пройти 15 километров, согласно моим подсчетам, границы мы могли достичь суток за двадцать.
Через час мы вышли к мирной ферме. Во дворе ее находилась женщина, которая приводила в порядок свои сельскохозяйственные инструменты. Пока остальные прятались в траве, фотограф вышел вперед и заговорил с фермершей. Через несколько секунд он возбужденно замахал руками, подзывая своих товарищей:
— Мы сделали это, ребята, мы почти дома! Мы уже продвинулись на двадцать километров в глубь Австрии! Страну уже заняли янки, но иваны достаточно далеко, чтобы поцеловать наши задницы!
Женщина радушно встретила нас и пригласила в дом. Там она поставила нам на стол еду и позаботилась о раненой руке фотографа. Кроме картофеля и первых весенних овощей, выросших у нее на огороде, она наливала нам свежий йогурт и свежий яблочный сок. После прежних лишений эти напитки казались божественным нектаром. Ощущая себя в безопасности, мы ели, пока нам не начало казаться, что наши животы лопнут.
Как сотни тысяч матерей, эта фермерша заплатила за кровавую бойню, развязанную гитлеровской идеологией, жизнями двоих своих сыновей. Когда она доставала одежду своих детей, чтобы я и мои товарищи могли переодеться в нее, по щекам женщины беззвучно текли слезы. Мы взяли одежду с крайней благодарностью. Затем вымылись и легли спать в настоящие кровати, впервые за многие месяцы, бывшие на нашей памяти.
После завтрака, к которому фермерша снова поставила на стол йогурт и яблочный сок, она показала нужную нам дорогу к следующей деревне. И мы ушли, тепло поблагодарив ее при прощании. Она махала нам вслед, с трудом сдерживая нахлынувшие на нее эмоции. Вероятно, она снова и снова задавала себе вопрос, почему ее сыновья не могут оказаться в числе солдат, которые возвращаются домой.
Отдохнувшие и хорошо накормленные, мы были полны энтузиазма. Воодушевленные, мы маршировали при свете дня по открытой дороге. Мы закопали свое оружие на краю поля, надеясь, что если американцы захватят нас безоружными, то не станут обращаться с нами жестоко. Мы обменивались шутками и болтали о том, что будем делать, вернувшись к мирной жизни. Шмидти вдруг сказал:
— Ребята, подождите секунду. Сейчас раздадутся фанфары в честь нашего возвращения домой. Моя задница разорвется, если я не выпущу газы!
Тут его лицо стало выглядеть сосредоточенным, но вместе с газами Шмидти невольно выпустил и часть содержимого своего кишечника. Его лицо скривилось от отвращения, и из его штанов завоняло. Его пищеварительная система явно не приняла такие нововведения, как йогурт и яблочный сок. Мы едва удерживались на ногах от смеха, глядя, как он запрыгал в своих грязных штанах. Однако случившийся с ним конфуз стал хорошим уроком для остальных, которые теперь сдерживали свои позывы к выпусканию газов. После этого наш марш то и дело прерывался в течение дня, когда один за другим мы были вынуждены бежать в кусты. Однако пронырливость Шмидти спасла его от путешествия в грязных трусах, поскольку за время предыдущей части нашего пути он ухитрился раздобыть несколько пар шелковых панталон, которые собирался, вернувшись домой, подарить своей невесте. Выстирав в ручье собственные трусы и выкрутив их, он решил как раз надеть одни из панталон. Фотограф сказал:
— Не садись рядом со мной, когда захочешь посрать, пока на тебе это надето. Если я увижу твою задницу рядом с этим сексуальным бельем, я могу потерять над собой контроль!
Все четверо разразились хохотом.
Ко второй половине дня мы достигли небольшой деревеньки, которую описала нам фермерша. Идя по главной дороге и весело болтая, мы вдруг застыли как вкопанные, увидев картину перед собой. Менее чем в пятидесяти метрах перед нами американские солдаты стояли вокруг огромной толпы захваченных ими немецких пехотинцев. Короткого мгновения, на которое я и мои товарищи застыли, решая, спасаться ли бегством или сдаться, хватило, чтобы один из американских солдат заметил нас. Выхватив оружие, которое выглядело как самозарядная снайперская винтовка, он нацелил ее на нас и заорал:
— Руки вверх, ребята! Не двигаться. Война кончилась, немцы. Ваш ублюдок Гитлер сдох. Ваш рейхсфюрер вам больше не поможет. Идите сюда. Держите руки поднятыми и двигайтесь медленно.
Хотя мы сразу разобрали только отдельные фразы, такие как: "руки вверх", "Гитлер" и "рейхсфюрер", по тому, как дернулась нижняя губа американца, я гораздо лучше понял значение его слов. Американский солдат мог перестрелять нас за несколько секунд. "Вот как закончилась война для меня", — подумал я. Осторожно подняв руки, мы подошли к американцам. Пока нас обыскивали, ища оружие, я окинул опытным взглядом американскую снайперскую винтовку. Она выглядела сделанной по последнему слову техники достаточно прочной, но я был удивлен, что ее оптический прицел крепился справа.
Другой американский солдат подтолкнул нас к остальным пленным:
— Сидите там и ждите лучших времен, — сказал он, цинично улыбнувшись. — Я думаю, вам предстоят долгие каникулы в России.
Значение его слов вдруг поразило нас. Военный художник шепнул:
— Проклятие, они собираются сдать нас иванам. Нам нужно смываться, иначе так и будет.
В это мгновение на дороге появился американский джип и два эсэсовских грузовика марки "Мерседес", за рулем которых сидели солдаты СС. Машины остановились перед пленными. Нас, оказавшихся ближе других к грузовикам, тут же загнали в их кузова. Машины двинулись в обратный путь.