За несколько дней советская артиллерия выпустила по нам многие тысячи снарядов. Избы горели. Другие от попадания в крышу разбрасывали горящую солому в радиусе двадцати метров. Было много раненых от прямого попадания.
Один из наших пулеметов от прямого попадания взлетел на четыре метра вместе с пулеметчиком; тот упал на землю невредимый, держа только приклад, остальная часть оружия была обрублена снарядом.
Один снаряд влетел прямо в окно избы, где находились на отдыхе с десяток наших бойцов. Это была сцена настоящей бойни. Одного солдата так и не нашли, когда вытащили из зияющей дыры в стене кучу мертвых и раненых. Его нашли на следующий день в виде нескольких остатков костей и мяса, словно каша размазанных по штукатурке. Это было все, что осталось от нашего бойца. Снаряд попал ему прямо в грудь.
* * *
Наша телефонная связь постоянно обрывалась. Сорок парней, которые должны были обеспечивать связь между ротами и командным пунктом батальона, затем между батальоном и дивизией, с начала наступления претерпели неимоверные муки. Каждую ночь в течение нашего продвижения вперед, в сорокаградусный мороз или в оттаявших водах рек, они должны были раскручивать километры телефонного кабеля. Они возвращались из степи с серьезными обморожениями рук, щек, носов и ушей.
В Громовой Балке они провели десять дней и десять ночей, ползая по снегу и льду под обстрелом вдоль своих чертовых кабелей, повреждаемых три-четыре раза в час.
Но ничего не поделаешь, связь была необходима. Эти кабели были артериями батальона. Много наших телефонистов полегло за эти кабели.
Среди них был один престарелый папа, совсем седой, но всегда первый в деле. Его тоже зацепило, и у него хватило сил вытащить из кармана Библию и прочитать перед смертью две-три строчки псалма.
Крайне прискорбное положение, в котором мы находились, было усугублено другими, более интимными неприятностями. Мы в большинстве своем были покрыты странными ранками, которые солдаты Восточного фронта называли каким-то странным местным именем.
Беда начиналась с невероятного зуда в ступнях и икрах. Почти невозможно было не чесаться. Однако если мы начинали чесаться, сразу возникали осложнения. Образовывались синеватые ранки, крайне раздражимые, как если бы на них сыпали соль или перец. Они кровоточили и гноились. Это отвратительно было видеть. Конечно, не надо бы было чесаться, но наши нервы не выдерживали напряжения. Если днем еще хватало мочи сопротивляться этой гадости, то ночью во сне руки бессознательно тянулись к ногам и икрам, ногти вцеплялись в эти разъеденные пятна, впиваясь в окровавленную плоть. Нам надо было не разуваться для сна, чтобы не быть во власти этого ужасного зуда.
Тысячи, десятки тысяч солдат Восточного фронта были эвакуированы, настолько трудновыводимыми оказались эти сукровичные ранки. У Громовой Балки некоторые из наших солдат были поражены до костей. Но, несмотря на перевязки, бинты, фиолетовые дыры этих ран, изъеденные своей тайной кислотой, притягивали пальцы, притягивали ногти, будь то ночью или днем…
Сотни вшей пожирали каждого из нас. Мы провели все контрнаступление в Донбассе, не меняя нижнего белья. Каждая из хижин, где мы располагались, была до этого приютом для орд монголов, татар, сибиряков, нагруженных этим ядом. Совместное расквартирование по сорок-пятьдесят человек, сгрудившихся в подобных грязных условиях, отдавало нас во власть жадных, безжалостных кишащих паразитов.
Многие солдаты на исходе сил не хотели терять еще один час и без того такого малого сна, чтобы предаваться бесполезной охоте на этих бестий. Если вы уничтожили ваших вшей, то ваш сосед не делал этого. К моменту подъема половина его вшивого состава уже перекочевывала на вашу территорию. И как организовать всеобщую чистку среди такого скопища скрюченных тел, неспособных даже вытянуться и пошевелиться?
Нам достаточно было провести рукой под мышками или между ляжек, чтобы почувствовать в руке горсть отвратительных вшей. Среди них были маленькие, шустрые, беловатого цвета, длинные, как кинжальчики или иглы, круглые, их красный желудок был величиной с булавочную головку. Их раскраска удивительным образом приспосабливалась к цвету одежды.
Эти вши прекрасно чувствовали себя, соприкасаясь с ранами. В большом количестве они проникали под бинты. Я чувствовал их беспрестанное шевеление вдоль моей перевязанной ступни. Ничего не оставалось делать, как терпеть, позволяя поедать себя заживо, стиснув зубы.
* * *
Каждый день Советы становились все агрессивнее. С неделю мы почти не спали. Даже когда люди спускались с позиций на два часа отдыха в избу, гранаты, снаряды летели так густо, что все бросались на пол в суматохе, в любой момент ожидая получить снаряд прямо в середину помещения.
Ни какого-либо укрытия, ни подвалов не было. 25 февраля красные выступили с заходом солнца. Они подходили на несколько сот метров, делали несколько выстрелов и исчезали в сумраке. У наших патрулей происходили постоянные кровавые стычки с передовыми отрядами русских.
У советских войск план действий был элементарно простым: они старались одно за другим убирать все препятствия на своем пути. Сначала они бросили все свои силы на деревню, занятую войсками СС в трех километрах к юго-востоку от нашего расположения. Если бы это укрепление пало, то мы остались бы тогда одни защищать спуск к реке Самаре, что было целью, на осуществление которой Советы были решительно настроены бросить все свои силы.
Эсэсовцев было около двух сотен. Это были боевые ребята. Наши бойцы, поддерживавшие связь с их командным пунктом, не переставали удивляться их спокойствию и флегматичности. Русские находились в тридцати метрах от них, они обстреливали их от дома к дому. Они выдерживали до десяти атак врага, в двадцать раз превосходящего по силам. Они сопротивлялись, непоколебимые, невозмутимо играя в карты в любой момент передышки.
Но к концу недели они владели в западном направлении только небольшим коридором в сотню метров. Три четверти этих героев погибли.
27 февраля 1942 года в пять часов утра русские бросились в количестве нескольких тысяч в атаку на оставшиеся десятков пять наших солдат. В течение часа шла обоюдная резня. Только несколько немцев уцелели в этой бойне. Мы видели, как они бежали к нам по снегу, вплотную преследуемые большевиками.
Они прибыли, чтобы стать свидетелями наших собственных несчастий, потому что не только их деревня была захвачена, но и одновременно масса советских войск, сконцентрированных накануне к востоку от Громовой Балки, двинулась в нашем направлении.
В шесть часов утра два полка в количестве четырех тысяч солдат были брошены на нас, поддерживаемые четырнадцатью танками. Нас было едва сотен пять.
И у нас не было ни одного танка.
В течение всей ночи наш батальон был в боевой тревоге. Наши патрули отметили крупную перегруппировку врага для атаки. Мы чувствовали, что удар будет неминуем.