— Да уж, неожиданность… — покрутил головой Костанжогло и поинтересовался: — А как вам сам Яницкий? Думаете привлечь?
— Разумеется. Хороший парень. Мне с ним, знаете, даже в одной камере сидеть понравилось, — Чеботарев усмехнулся, сунул пальцы за воротник рубахи и без всякой связи с предыдущим сказал: — Жарко, черт возьми, попить бы чего-нибудь…
— Идемте, — Костанжогло показал на целый ряд палаток, выстроившихся под кустами, и решительно увлек Чеботарева за собой.
Остановившись у одного из навесов, Костанжогло обратился к разбитному молодцу в алой рубахе и черном жилете, с которого демонстративно свисала серебряная цепочка.
— Любезный, попить найдется?
— Чего изволите, зельтерской или, к примеру, квасу?
— Квас? — мгновенно оживился Чеботарев. — Неужто кислый?
— А как же! — с готовностью отозвался молодец. — Всенепременно кислый.
— Налей!
— Извольте-с!
Молодец споро обмахнул тряпкой и так чистый прилавок, поставил на него две толстостенные стеклянные кружки, откупорил бутылку и ловко наполнил их желто-лимонным напитком.
— Прошу-с!
Чеботарев жадно сдул пену и выпил свою кружку, не отрываясь, в то время как Костанжогло цедил квас медленно, хитро поглядывая на товарища, явно собравшегося взять еще бутылочку, которую ушлый продавец уже держал наготове…
* * *
Польская батарея била по лесу. Снаряды трехдюймовок вскидывали клочья дерна, ударяли в стволы, ссекали осколками ветви и поднимали взрывами тучи начинавшей желтеть листвы. Спрятав голову за пень и инстинктивно прикрыв затылок ладонями, Тешевич покорно ждал, когда же наконец очередной путиловский поросенок разнесет его в клочья.
Страха поручик не испытывал, и только что-то похожее на сосущую душу тоску копошилось глубоко в подсознании. Состояние до жути походило на то, вынесенное с маньчжурского кордона, и порой Тешевичу начинало казаться, что не было ни тюрьмы, ни вербовки, ни бездумно-равнодушной дороги от оренбургской степи до Варшавских предместий, куда для поддержки корпуса Гая бросили их пехотный батальон.
Последние дни Тешевич несколько раз порывался кончить со своим двусмысленным положением, и только корнет с его отчаянной верой в благополучный исход удерживал поручика от последнего шага.
Очередной разрыв грохнул совсем рядом, осыпав Тешевича деревянной трухой, и в нос вместе с кислым запахом тротила ударил густой дух лесной прели. Тешевич удивленно поднял голову и вдруг заметил, что корнет, кинувшийся под соседний комель, машет ему рукой.
— Господин поручик! Скорее!
Тешевич стряхнул оцепенение и кое-как осмотрелся. Под прикрытием артиллерийского огня польская кавалерия атаковала сдвинувшийся уступом соседний батальон. Мгновенно оценив ситуацию, Тешевич крикнул:
— Вестового сюда! — и пользуясь перерывом в обстреле, перескочил за другой пень, поближе к корнету. — Где комиссар?
— К пулеметам помчался, — скороговоркой отозвался корнет, то и дело приподнимая голову в косо напяленной каске и поспешно оглядываясь.
— Ишь, грамотный… — подумав о комиссаре, выругался Тешевич. — Выучился. Сейчас пулеметчики во фланг полячишкам всыплют…
И точно, с позиций пульвзвода коротко залаял «Шош», тут же поддержанный мерным рокотом станкача. Угодив под фланговый обстрел, уланы немедленно завернули фронт, но вместо отступления один или два эскадрона поскакали прямо на пулеметы. Казалось, отчаянная атака улан обречена, но батарея уже успела перенести огонь, и снаряды, враз перестав крошить деревья, дружно взметнули огненно-черные кусты разрывов над пулеметными гнездами.
— Все, трясця его матери! Сейчас сомнут! — Тешевич вскочил на ноги и огляделся. — Да где же вестовые?
Кругом оседал сизый дым, кружились сорванные листья, неслышно ложась на разбросанные там и сям тела убитых красноармейцев, но кроме них, двух командиров, дурацки торчавших возле покореженных пней, не было ни души.
— Поудирали, черти… — подтягивая ремень каски, корнет вопросительно посмотрел на Тешевича. — А нам куда же? На позицию, или…
— Или! — оборвал его Тешевич. — Сматываемся!
— Ох, в трибунал ведь угодим! В трибунал…
— Так не под уланские ж сабли… — Тешевич тронул за плечо растерявшегося корнета: — А ну за мной!
Одним махом проскочив покореженный обстрелом лес, Тешевич с корнетом выбежали на шоссе и только здесь поняли, что же произошло. Вдоль дороги валялись десятки трупов, торчали вверх лошадиные копыта, довершала картину разгрома разбросанная там и сям амуниция.
Судя по всему, им здорово повезло, когда они остались под обстрелом, а не убежали вместе с ротой. Впрочем, уланы, зашедшие с тыла, вполне могли возвратиться. Во всяком случае, не дальше как в полуверсте носились всадники, мелькали какие-то фигуры и густо трещала ружейная перестрелка.
Не сговариваясь, Тешевич с напарником бросились прочь от затухающего боя, и тут корнет сразу схватил поручика за руку:
— Сюда! Сюда давайте!
Тешевич не сразу понял, в чем дело, и только увидев, как корнет топчется вокруг приткнувшегося к дереву «Руссо-Балта», вызверился:
— Черт возьми, нашли время авто рассматривать!
Однако, против ожидания, корнет лишь замахал руками и, оттащив зарубленного шофера в сторону, схватился за пусковую рукоятку.
— Подождите, господин поручик, может, заведется…
Тешевич шагнул ближе, увидел перебитых пассажиров автомобиля и затравленно огляделся. Он, так равнодушно ожидавший гибели от разрыва, внезапно до животных колик испугался, представив, что, если всадники вздумают возвратиться, его собственные кишки будут точно так же закручиваться в пыли кювета.
Поручик с трудом взял себя в руки и спросил:
— Вы что, умеете?
— Умею! — корнет остервенело крутил рукоятку. — Умею!… У нас точно такой же был дома…
И словно подчиняясь этому крику, брошенный автомобиль фыркнул раз, другой и вдруг яростно зарычал, сотрясаясь всеми частями своего расхлябанного кузова.
— Завелся! — радостно крикнул корнет, забираясь на место шофера, и Тешевич, как-то сразу поверив в удачу, полез вслед за ним в машину.
— Куда ехать? — быстро спросил корнет, ловко орудуя переключателем скоростей.
— Давай в Цеханув! — приказал Тешевич и, привстав на сиденье, еще раз осмотрелся.
Пока бой гремел в отдалении, «Руссо-Балт» осторожно перевалил кювет и спокойно выкатился на шоссе. Ровное гудение мотора подействовало на Тешевича успокаивающе, и-он начал с интересом приглядываться к машине.
Внезапно его внимание привлек сверток, оставшийся на заднем сиденье. Развернув его, Тешевич и с удивлением обнаружил офицерскую конфедертку, аккуратно завернутую во французский военный плащ. Как эти вещи оказались в штабном автомобиле, было неясно, и Тешевич недоуменно произнес: