— Слушай… Тут до той заводи недалеко. Может подъедем? Искупаемся…
— Хорошо… — едва слышно отозвалась Хеленка и потупилась.
Только по дороге к заводи Тешевич сообразил, что так смутило жену. От сознания собственной неловкости он еще больше замкнулся и, лишь остановив «аэро» на песке крошечного пляжа, сказал:
— Ты купайся… Я сейчас…
Затем вылез из кабины, стал спиной к автомобилю, разделся и, спустившись к воде, принялся оттирать руки песком, одновременно прислушиваясь к шуршанию Хеленкиной одежды. Шевеление сзади прекратилось, Алекс замер и наконец, не выдержав, обернулся.
В трех шагах от него стояла совершенно обнаженная Хеленка. Увидев, что муж смотрит на нее, она в первый момент инстинктивно сжалась, прикрывая руками грудь, потом, не спуская глаз с мужа, выпрямилась, ладони ее вздрогнули и медленно поползли вниз, открывая розовые, торчащие в стороны соски.
Алекс понимал, что она ждет, но не в силах преодолеть внезапную заторможенность, выдавил:
— Ну иди же… Купайся…
Хеленка мягко выгнулась, подняла руки и нарочито долго подбирала волосы. Тешевич оставался неподвижным, и тогда она неторопливо вошла в воду, оставив на песке след маленькой, изящной ступни. Почему-то именно этот след вызвал первую вспышку вожделения, и Алекс уже неотрывно следил за Хеленкой до тех пор, пока она, оттолкнувшись от дна, не поплыла на середину заводи.
Тешевич тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и снова принялся мыть уже совершенно чистые руки. Наконец, набрав полные пригоршни, он плеснул в лицо и, отряхивая по дороге капли воды, пошел к автомобилю.
Хеленка тоже выбралась на берег и то ли нарочно, то ли случайно подошла к машине одновременно с мужем. Потянувшись за лежавшим на сиденье платьем, она согнулась, Алекс уперся взглядом в круто изогнутую линию ее бедер, и желание, которое он до сих пор пытался сдерживать, накатило на него с новой силой.
Уже просто не владея собой, Алекс охватил Хеленку сзади, толкнул вперед на сиденье и, навалившись, коленями растолкал в стороны ее ноги. Хеленка сдавленно вскрикнула, попыталась вывернуться, но Алекс прижал ее к сиденью и давил до тех пор, пока не ощутил обладание женщиной во всей полноте.
Конечно, он понимал, что поступает как-то не так, но желание было сильнее его, и дальше Алекс уже вообще соображал плохо. Он только видел, как мотается по сиденью голова Хеленки, слышал, как она всхлипывает, ощущал резкое раскачивание машины и, чувствуя, как мужское желание все больше захватывает его естество, становился все ненасытнее и резче…
Наконец жаркая волна, затуманивавшая сознание, спала, Алекс выпрямился, отпустил сразу обмякшую Хеленку и, держась за открытую дверцу, какое-то время смотрел на вздрагивающее женское тело. В этот момент лопатки Хеленки часто задергались, и поняв, что жена просто-напросто плачет, Тешевич посмотрел на нее совсем другими глазами.
Хеленка так и продолжала стоять на четвереньках, опираясь согнутыми коленями в ступеньку «аэро» и лежа грудью на подушке сиденья. Правой рукой она все еще держалась за спинку, а левая, которой она пыталась все это время упереться во что-нибудь, так и оставалась вытянутой. Алекс хотел погладить эту жалкую, так по-детски вздрагивающую спину, но поняв, что это вряд ли изменит что-нибудь, он повернулся и, перебежав пляж, с разбегу плюхнулся в воду.
Когда минут через десять, кое-как приведя себя в порядок, Алекс вернулся, уже одетая Хеленка сидела в кабине и, отвернувшись от мужа, сосредоточенно смотрела куда-то в сторону. Тешевич молча уселся за руль, завел машину и поехал, испытывая все время почти такое же муторное состояние, как и после той памятной встречи у той же заводи…
* * *
Неприметный ресторан «Сирена», что на Краковском предместье, был полон. Горевшие на столах свечи создавали интимный сумрак, и лица официантов, неслышно скользивших между столиками, оставались неразличимыми. После залитого электрическим светом вестибюля непривычное освещение скрадывало очертания, и уже на некотором расстоянии узнать кого-либо в зале было невозможно.
Уютные, задрапированные бархатом ниши-кабинеты тянулись вдоль стен, и царившая здесь чересполосица теней давала возможность кому угодно зайти и выйти незамеченным. Оркестр на подиуме тихо играл полонез Огинского, что создавало совсем особое настроение, и Шурка, сидевший с полковником Чеботаревым в одной из ниш, подумал, что лучшего места для тайной встречи в Варшаве нет.
А в том, что полковник притащил его сюда именно с такой целью, Шурка был убежден. За это говорили и сдержанность Чеботарева, и почти не тронутый лафитник [64] , и легко угадываемая атмосфера ожидания. Да и сам их разговор никак не подходил к ресторанному застолью, а скорее напоминал четкую инструкцию, какую дают командиры особо доверенным подчиненным.
— Шурик, — Чеботарев говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Ты знаешь, что я был в Париже.
— Ну и как там начальство?
Настроение у Яницкого было игривое, и, глядя в зал, где звучала музыка, он как-то не воспринимал слова полковника.
— Нет там начальства, — Чеботарев коротко, зло рассмеялся. — А если б и было, плевать я на него хотел. Мы, господин поручик, теперь с тобой сами по себе…
Мелодия полонеза просто очаровывала сладкой грустью, и, стряхивая наваждение, Шурка мотнул головой.
— Как это?
Яницкий попытался вникнуть в смысл сказанного. До сих пор, столько лет, несмотря ни на что, над ним был командир, а теперь, по словам полковника, они оставались предоставленные сами себе. Сам Чеботарев сидел тут, напротив, но, судя по его реплике, в Париже произошла размолвка, и, пытаясь сориентироваться, Шурка осторожно заметил:
— Что-то на наши порядки не похоже…
— Не похоже, — согласился Чеботарев и с горечью пояснил: — Ты, наверное, по простоте думаешь, что все так и стремятся большевиков чертовых из России выбросить? Ан нет, Шура… Я, брат ты мой, узнал многое, а еще больше понял. Погубили нас, Шура… Нарочно, скопом… И враги и союзники, мать их!
— Господин полковник, вы не преувеличиваете? — попробовал возразить Яницкий. — Не может быть, чтоб люди нам такого желали…
— Не про людей речь, Шура. Про политиков. Сначала Босфор пожалели, потом еще… Ну и подкинули нам душку Керенского. Но, конечно, и своей сволочи хватало, с избытком. Много ее вокруг власти ходит, ох много! Ну а раз так, то и немцы в долгу не остались, привезли нам подарок запломбированный…
— Так что, никакой надежды?
— На Запад — нет, — твердо ответил Чеботарев и пояснил: — У них одно желание: всю Россию к рукам прибрать. С нами у них мало что могло выйти, а вот с пролетарской камарильей кое-какие шансы есть…
Столь категоричное утверждение Чеботарева угнетающе подействовало на Шурку. Только теперь он дал себе окончательный отчет, что все время в нем жило подспудное ожидание. Должно же было случиться что-то, чтобы весь этот морок и наваждение под ударом неведомых сил рухнули, сгинув раз и навсегда!