* * *
Пройдя сквозь лес, передовые подразделения и саперы наконец добрались до лесной тропы, которая через 3 километра выходила на знаменитое Черноморское шоссе. Красные яростно отбивались. Мы захватили самые высокие скалы только после жестокой рукопашной схватки. Множество тел, наполовину обгоревших, лежало на обгоревшей земле.
Вся наша дивизия приготовилась нанести последний удар. Мы маршировали по импровизированной дороге. На каждом повороте были установлены маленькие таблички, нарисованные не полными бездарями, предостерегающие об опасности, которая может здесь поджидать! Мулы, груженные ящиками и боеприпасами или кухонными котлами, вполне могли оступиться и с адским грохотом лететь вниз, пока не разобьются о скалы в сотне метров под нами.
Мы достигли долины и бревенчатого настила, протянувшегося между двумя холмами. Красные безжалостно уничтожили его неделю назад. Каждый немецкий патруль, который приближался к советским позициям, безжалостно расстреливался.
«Штуки» непрерывно бомбили русские блиндажи. И вот однажды они нанесли такой сильный удар, что мы сумели захватить вражеские траншеи, которые превратились в ужасающий склеп.
В этот вечер я вместе с другим офицером перебрался через огромную гору трупов, накопившихся за последнюю неделю. Они уже начали разлагаться. Я специально пошел, чтобы посмотреть на тела красных, скошенных пулеметным огнем. Они валялись друг на друге неопрятной кучей. Каждый все еще сжимал в полусгнивших пальцах автомат.
В 06.00 я начал фотографировать эту жуткую картину.
Когда я смотрел в видоискатель, то увидел, что один из трупов шевельнулся. Хотя все трупы кишели тысячами отвратительных желтых червей, я все-таки решил выяснить точно, показалось ли мне это. У тела, которое вроде бы дернулось, капюшон был натянут на голову. Я подошел с пистолетом в руке и резко отдернул капюшон. Два глаза, пылающие яростью, уставились на меня. Это был большевистский командир. Он тихо лежал среди трупов со вчерашнего вечера, позволяя червям ползать по себе. Он имел свое персональное желание, которое долго лелеял: еврей, он был полон решимости отомстить за других евреев.
Человеческий фанатизм не имеет пределов.
* * *
Пикировщики совершенно разгромили соединение лесной тропы с дорогой, ведущей к морю. Сотни трупов русских лежали в их лисьих норах. Некоторые почерневшими пальцами сжимали повязки, наложенные слишком поздно. Офицер, раненный в ноги, едва успел снять брюки, как упал мертвым в пулеметное гнездо головой вниз. Его бледные ноги, по которым ползали сотни мелких личинок, торчали из земли.
Три молодых немца, отправленных в патруль в начале операции — это было 10 дней назад, сумели пробраться вниз к речке, несущейся по камням между укреплениями русских. Их тела лежали на камнях, глаза были широко открыты, на лицах пробилась рыжая щетина. Оголившиеся ребра уже пробили их зеленые куртки.
Мы добрались до знаменитого Туапсинского шоссе. Деревни на этом перекрестке больше не существовало, от нее остались лишь несколько огромных кратеров. Под железнодорожной насыпью виднелись маленькие тоннели, предназначенные для стока воды. Красные превратили их в импровизированные госпитали. Раненые, о которых все забыли, уже два дня лежали в этих ледяных коридорах. Они все умерли от недостатка ухода.
Прекрасная река разлилась за дамбой. Я решил было выкупаться в ней, но тут же пробкой вылетел обратно: повсюду плавали высохшие трупы. Вам не удалось бы вымыть руки, не натолкнувшись на один из них.
Мы провели ночь на голой земле среди домов, превращенных в вонючие склепы. Это лучше любой проповеди убеждало в бренности бытия.
В октябре 1942 года нами был захвачен большой кусок дороги между Майкопом и Туапсе, что было важной победой. Нам оставалось пройти всего 20 километров, чтобы добраться до крупного нефтяного порта. Мы приближались к своей цели.
Ночью нам удалось кое-как отдохнуть, но на следующее утро мы покинули шоссе, чтобы начать второй обходной маневр через леса. Мы прошли несколько километров по дну долины, а затем снова вошли в дикий дубовый лес. Шел проливной дождь. Земля, усеянная гниющими трупами, стала особенно вязкой. У нас не было отличного снаряжения альпийских дивизий, ни коротких курток, ни железных кошек. Наши длиннополые шинели уныло волочились по грязи. Мы сами поскальзывались на склизкой земле. Для нас продвижение по этим диким и мокрым джунглям превратилось в сплошные мучения. Люди проваливались в овраги.
Добравшись до вершины горы, мы увидели знаменитый нефтепровод. Он проходил на полдороге вниз по склону от одного холма к другому, отважно перепрыгивая через долину. На противоположном хребте русские построили укрепления. Их окопы спускались с гор в долину. Пока одна наша группа шла вдоль долины, я поднялся к толстой черной трубе, держа в руках автомат. Сев верхом на трубу, я перебрался через ущелье, а в 50 метрах подо мной мелькали всяческие ловушки. Я благополучно добрался до противоположной стены ущелья, и следом за мной потянулась целая цепочка таких же развеселившихся «всадников».
* * *
Ближе к вечеру мы сумели взобраться на склон вражеской горы, мимо которой уже прошел передовой патруль немецких горных егерей. Красные были перебиты прямо на позициях, они так и стояли в своих узких окопах.
Мы едва успели поставить свои жалкие палатки на вершине, как на нас обрушился первый из осенних ливней.
Наши палатки были собраны из треугольных кусков брезента с прорезью посередине, которые служили солдатам накидками. Чтобы поставить палатку, требовалось собрать четыре таких полотнища, растянув их на площади примерно два на два метра. Но четыре полотнища означали четыре человека, поэтому нам предстояло вчетвером спать на крошечном пространстве, а также затащить туда все свое снаряжение.
Еще больше осложняло положение то, что палатку днем следовало разобрать, чтобы каждый получил свою накидку.
У нас не было ни соломы, ни сухих листьев, чтобы постелить на землю, вообще ничего, кроме этой самой мокрой земли. Буря бушевала всю ночь. Мы находились на самой вершине горы. Страшный ливень, вдобавок перемешанный со снегом, в любую минуту мог снести наши жалкие укрытия. Хлещущая вода проникала в десятки отверстий, появившихся в брезенте за полтора года службы, и текла по лицам. Вдруг раздались громкие крики. Часть палаток была смята, брезент лип к телу, люди боролись с ним и ругались.
* * *
Несколько советских солдат вечером были захвачены на горе. Ночью они были посланы к нам.
Они скорбной толпой собрались вокруг нашего бивуака. Почти все они были зелеными пацанами из Краснодара в возрасте около 16 лет. Их насильно отправили в Туапсе, где они провели четыре дня, чего едва хватило, чтобы научиться стрелять из автомата. Их слишком большие ботинки были настоящим орудием пытки. Большинство из них предпочло сбросить башмаки, и сейчас они босиком топтались по грязи. Так как у нас просто не было никаких помещений, им пришлось мокнуть под дождем. Они прижимались друг к другу, наполовину захлебнувшиеся и измученные.