Именно директивы Ставки оформили документально боевые действия под Москвой в январе – апреле 1942 г. как попытку разгрома противника ударами по сходящимся направлениям Калининского и Западного фронта. Координатором действий двух фронтов Г. К. Жуков стал только в конце января 1942 г, а в его начале, когда, собственно, разворачивал Белова от Юхнова, он был лишь одним из игроков спланированного наверху зимнего наступления. Фактически приказы Жукова 50-й армии и 1-му гв. кавкорпусу от 8 января были детализацией директивы Ставки ВГК от 7 января:
«Командующему Западным фронтом разгромить не позднее 11 января юхновско-мосальскую группировку противника, нанести главный удар – силами ударной группы т. Белова и 50-й армии на Вязьму и завершить окружение можайско-гжатско-вяземской группировки противника, во взаимодействии с войсками ударной группировки Калининского фронта»{115}.
Невооруженным глазом видно, что заказанная Жуковым дата захвата Юхнова – 11 января 1942 г. – есть не что иное, как проекция на подчиненных указаний Ставки ВГК. Впоследствии этот срок постоянно сдвигался, т.к. под Юхновом подошедшие к нему стрелковые соединения завязли в позиционных боях. Строго говоря, кавкорпус Белова не был повернут от конечной цели наступления, а выполнил маневр, который моряки называют «коордонат»: за поворотом примерно на 90 градусов на Мосальск последовал поворот на Вязьму также на 90 градусов. Фактически кавалеристы не меняли направление своих действий, а обходили крупный узел сопротивления немцев. Выход на тылы мосальской группировки противника был побочным продуктом этого [257] маневра. Сам Юхнов войска 49-й армии заняли только 5 марта 1942 г. после тяжелых позиционных боев.
Период собственных позиционных боев под Юхновом П. А. Белов в своих воспоминаниях перекрывает рассказом о выгнанных на мороз немцах. Вообще это своего рода маячок: если мемуарист вдруг съезжает от действий своего соединения или объединения в целом к мелким тактическим эпизодам или к «психическим атакам эсэсовцев с закатанными рукавами», то в данный период явно было что-то важное, но нежелательное для описания в деталях. Чтобы придать весомость своим словам, командир 1-го гвардейского кавалерийского корпуса процитировал все тот же кусочек исследования Блюментрита, который впоследствии использовали В. В. Бешанов и начальник разведотдела корпуса А. К. Кононенко. На самом деле никакого чуда не произошло: оправившись от шока начала декабря 1941 г., немецкое командование приняло ряд решительных мер по восстановлению целостности фронта. Более того, перевод Блюментрита из штаба 4-й армии в Генеральный штаб совершенно непохож на скандальное смещение Гудериана или фон Бока. Блюментрит по итогам оборонительного сражения под Москвой 16 января 1942 г. получил звание генерал-майора, пошел на повышение, а 26 января 1942 г. получил награду, известную среди немецких военных как «партийный значок для близоруких» – Германский крест в золоте. Им награждались только за боевые заслуги, а прозвище свое награда получила за крупную свастику на белом фоне в центре. О полученном повышении и награде Блюментрит в своем исследовании скромно умолчал. Видимо, в период написания «Московской битвы» он не считал нужным афишировать свои собственные заслуги на службе фюрера. В его повествовании отчетливо не хватает рассказов о том, что он с детства ненавидел нацистов, был диссидентом с момента прихода Гитлера к [258] власти, а в свободную минуту в штабе любил слушать Би-би-си. В конце своего повествования он все же не удержался и приписал немецким солдатам подпись под картиной о походе Наполеона на Москву: «Они ворчали, но все же следовали за ним!» В общем, ворчал вермахт и лично полковник Блюментрит, а успехи случались сами собой, русские постоянно в поддавки играли. Все это звучит просто смешно, особенно сейчас, когда стали известны многие детали январских боев на московском направлении. Особенно трогательно звучат слова о сгинувшем в болотах на страницах исследования Блюментрита кавалерийском корпусе, в то время как конники Белова стали на несколько месяцев участниками тяжелых боев под Вязьмой. Правда, уже после того, как сам начальник штаба 4-й армии получил повышение.
Однако еще до того, как Блюментрита повысили, произошел ряд важных событий, которые он не счел нужным внятно описать в своей исторической работе. Прежде всего, следует отметить, что кризис на правом фланге немецкой 4-й армии возник, по крайней мере, за две недели до того, как кавалеристы П. А. Белова вышли к Юхнову. Фон Бок записал в своем дневнике 15 декабря 1941 г.: «Трудные переговоры с Гудерианом о разрыве к западу от Тулы. Он отверг все предложения о закрытии разрыва с юга. Я передал в его подчинение оставшиеся части 137-й пехотной дивизии из 4-й армии и подчеркнул необходимость отправки чего-либо, неважно насколько слабого, на лыжах или каким-либо другим методом в Одоево»{116}. Образовавшийся в результате Тульской наступательной операции 40-километровый разрыв между смежными флангами 4-й и 2-й танковой армий серьезно беспокоил немецкое командование, и [259] был принят целый комплекс мер по его ликвидации. В сущности, именно хаотичность отступления 2-й танковой армии, приведшая к образованию разрыва фронта, стала поводом для смещения «быстрого Гейнца»: он был отстранен по приказу Гитлера. Но две недели лихорадочного сбора сил для восстановления целостности фронта не прошли даром. Уже 27 декабря 1941 г. была создана так называемая группа Штумме. Управлением группы стал штаб ХХХХ моторизованного корпуса, перебрасываемого из 4-й танковой группы, закрепившейся на рубежах рек Лама и Руза. Ядром группы должна была стать свежая 216-я пехотная дивизия, перебрасываемая с запада. Помимо нее в группу входили 10-я и 19-я танковые дивизии и 10-я моторизованная дивизия. Кроме того, с 20 по 26 декабря 1941 г. транспортной авиацией в район Калуги было переброшено 8512 человек пополнения и 4-й полк СС из Кракова.
Принятые немецким командованием меры рано или поздно должны были перейти из количества в качество. Уже в боях за Калугу приняли участие переброшенные по воздуху части. Далее они были отброшены на запад, и к Юхнову стянулась уже достаточно сильная группировка, вполне пригодная для отражения попытки 1-го гвардейского кавалерийского корпуса с ходу овладеть этим важнейшим узлом коммуникаций. Отступая от Москвы, немцы создавали несколько подготовленных в инженерном отношении рубежей обороны. Сам Белов пишет: «С начала зимы <т.е. с начала декабря. – А. И. > немцы расчищали шоссе. По обеим сторонам его образовались высокие снежные валы, закрывавшие шоссе от глаз наших наблюдателей. В некоторых местах фашисты облили валы водой, превратив их в ледяные. Под защитой этих валов гитлеровцы имели возможность незаметно для нас маневрировать резервами»{117}. [260]
Легкой жертвой Варшавское шоссе и узлы дорог на нем были лишь в охотничьем рассказе генерала Блюментрита. Летом 1941 г. советское командование лихорадочно возводило укрепления в тылу истекающих кровью войск. Зимой 1941/42 г. точно так же немцы сооружали ряд рубежей обороны, названных по имени городов Германии. Отступать на следующий рубеж разрешалось только по его готовности к занятию войсками.
Хорошую оценку возможного развития событий в том случае, если бы Г. К. Жуков не развернул конников П. А. Белова от Юхнова, дают нам действия 1-го гв. кавалерийского корпуса под Вязьмой в феврале 1942 г. Точно так же для предотвращения захвата важнейшей линии коммуникаций немецкое командование бросило под Вязьму остатки двух танковых дивизий – 5-й и 11-й. Эти две дивизии заняли оборону к северу и югу от шоссе соответственно. Кроме того, 5-я в зависимости от обстановки меняла свои позиции, перемещаясь к югу от Вязьмы. Позднее на усиление этих двух дивизий прибыли части 246-й пехотной дивизии. С оперативной точки зрения обстановка под Вязьмой была в целом сходной с той, которая сложилась под Юхновом после Калужской операции. Точно так же П. А. Белов пытался смещать направление главного удара, стремясь обойти открытый фланг обороняющихся под Вязьмой частей немцев. В сущности, он реализовывал план, который был им задним числом предложен в отношении несостоявшегося штурма Юхнова: «Мы имели прекрасную возможность обойти Юхнов слева, ввести через разрывы в боевых порядках противника у деревни Касимовки и в других местах по меньшей мере четыре кавалерийские дивизии». Оборону 11-й танковой дивизии под Вязьмой П. А. Белов точно так же пытался обойти слева позиции противника, смещая острие удара своего корпуса на запад. Весь февраль раз за разом П. А. Белов [261] атаковал шоссе Вязьма – Смоленск, стараясь «обойти слева». К 20 февраля до железной дороги Смоленск – Вязьма оставалось уже 6-7 километров. Уже 23 февраля конники Белова вышли к железной дороге между Ребровом и Алферовом, в 30 км западнее Вязьмы. Однако вскоре контратаки немцев вынудили кавалерийские дивизии группы Белова отойти в исходное положение. Далее произошло то, чего удалось избежать под Юхновом: немецкая контратака больно ударила по растянутому вследствие стремления «обойти слева» правому флангу группы Белова, что привела к окружению 329-й стрелковой дивизии, переданной в группу из состава 33-й армии. Немцы вполне успешно реализовывали идею асимметричного удара, обрушивая контратаки на ослабленный фланг атакующего, стараясь одновременно удержать оборону на атакуемом крыле. У меня нет никаких оснований утверждать, что поединок с группой Штумме под Юхновом кавалеристы провели бы результативнее боев под Вязьмой месяцем позднее. Как бы ни хотелось П. А. Белову и его начальнику разведки А. К. Кононенко представить Юхнов как упущенный шанс корпуса, приказ Г. К. Жукова о повороте на Мосальск был лишь бесстрастным судейским «брэк!», сказанным в совершенно бесперспективной для кавалеристов ситуации.