– Добрались, – сказал я и поставил фонарь на пол.
– Кладке лет шесть, не больше, – оценил Гаррет. – По сравнению со всем этим, – он обвел рукой коридор, – совсем свежая.
– Старина Йох позаботился о том, чтобы к нему в гости не пробрались крысы, – хмыкнул я и, орудуя кинжалом, поддел один из нижних кирпичей.
Предавший Трехпалого каменщик постарался на славу. Без раствора, скреплявшего кирпичи, вынимать их было легко, но незнающему человеку со стороны могло показаться, что перед ним – сплошной монолит. Кирпичи оказались тяжелыми, и помощь Гаррета пришлась очень кстати. Наконец, мы освободили проход – в лаз стало можно протиснуться, если лечь на спину.
– Притуши фитилек. Лишний свет пока не нужен, – сказал вор и полез первым. Через несколько ун он объявил:
– Чисто.
Мы последовали за ним и вновь оказались в коридоре. Потолок здесь был еще ниже, стоять удавалось только пригнувшись.
– Садитесь, – пригласил вор. – Это займет какое-то время.
Прямо над нами находилась закрытая решеткой дыра.
Вход в логово Йоха.
За толстыми прутьями царила тьма-тьмущая. Помещение, в которое мы должны были войти, судя по словам Пня, какой-то амбар. Я надеялся, что слуги не имеют обыкновения здесь спать – Йох вряд ли допустит, чтобы все знали о решетке, закрывающей вход под землю.
– А вот теперь хорошо бы посветить, – попросил меня Гаррет.
Я поднял фонарь и тихонько присвистнул. Замок – небольшой, черный, сделанный в виде оскаленной собачьей пасти, в глотке которой находилась замочная скважина. Работа морасских мастеров. Любому знающему человеку подобная игрушка говорила: «Пшел прочь! Укушу!»
И ведь кусала! Всех, кто не мог с нею справиться. Хитрые морассцы запихали в эту штуку такое количество секретов и ловушек, что совладать с нею мог только настоящий мастер. Да и то не всегда.
Пень даже словом не обмолвился, что нас ждет. А ведь наверняка знал, паскуда!
– Очаровательная штучка, – хмыкнул вор.
– Йох не пожалел денег на безделушку, – поддержал я его.
– Безделушку?! – возмутилась Лаэн. – Все мужчины такие тупицы или только вы? Да она опасней разъяренной кобры! Дай ей волю, допусти хотя бы малейшую оплошность, и она вас прикончит. Думаете, умельцы из Морассии просто так просят за нее столь умопомрачительные деньги?!
– Я справлюсь, – просто сказал Гаррет.
– А если нет?
– Тогда для начала пасть захлопнется, и эти очаровательные, острые как бритва зубки откусят мне пальцы. Или же замок плюнет ядовитой иглой, но в данном случае мне это не страшно. Я буду не перед, а за ним. Но хуже всего, если я ошибусь с последней пружиной. Чаще всего ее делают очень жесткой, и если она остановится на полпути или соскочит, замок выплюнет некоторое количество яда, который за несколько ун превращает легкие в дырявые лохмотья. На нас троих его вполне хватит.
– Ты великолепно умеешь объяснять, – кашлянул я. – Солнце мое. Не могла бы ты вернуться обратно и подождать нас за стеной?
Она тут же насторожилась:
– Зачем это?
– Затем, что, если он ошибется, ни к чему умирать всем троим.
– Тогда почему я?
– Потому что мне придется держать ему фонарь. А ты все равно сидишь без дела. Так что брысь!
Она поворчала для вида, но согласилась с моими доводами:
– Если вздумаешь умирать, предупреди заранее, дорогой.
– Я тоже тебя люблю.
Она громко фыркнула и уползла за стену.
– Отойди шагов на двадцать, – сказал я ей вслед, опустившись на четвереньки и просунув в дыру голову. – Как сделаем, позову.
Она чмокнула меня в губы, и все еще раздраженно фыркая, в полной темноте направилась прочь.
Вор изучал замок, мурлыча под нос все тот же, незнакомый мне, мотивчик.
– О чем поешь?
– О, не бери в голову, – улыбнулся Гаррет, не отводя взгляда от «морасского пса». – Старая глупая песня. Ее пела одна моя хорошая знакомая. Можно сказать, что в другой жизни.
Ну, не хочет говорить и не надо.
– Имел дело с такими штуками? – спросил я, кивая на собачью пасть.
– Пару раз, – скучающим тоном произнес он и надел на руки перчатки с обрезанными пальцами. – Не волнуйся, это не так сложно, как многие считают. При должном количестве опыта зубастые игрушки можно щелкать, как орехи.
– Надеюсь, что у тебя этот опыт есть.
– Я тоже буду на это надеяться. – На его губах появилась тень улыбки. – В основном на них попадаются торопыги.
Не знаю, не знаю. «Морасские псы» погубили немало хороших воров. Слишком капризны и опасны эти штучки, и слишком умелы изготавливающие их мастера. Многие, увидев на дверях или сундуках черную собачью пасть, предпочитали убраться от греха подальше и найти себе более легкую поживу.
– Тебе придется работать вслепую. Замок с той стороны.
– А то я не видел, – пробормотал он. – Кстати, свет мне совершенно не нужен. Я все сделаю на ощупь. Так что, пока не поздно, иди к подружке. Как справлюсь, крикну.
– Мне интересно посмотреть.
И вправду было интересно.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Гаррет.
Он достал из сумки связку отмычек изумительной работы.
– Морассцы постарались?
– Нет. Куда лучшие мастера, – улыбнулся вор и просунул руки между прутьями решетки. – Ну, давай…
– Чего давать? – не понял я.
– Молись Мелоту, – заржал шутник и с первого раза попал отмычкой в замочную скважину. – Надеюсь, бог сегодня на нашей стороне.
Какое-то время он сосредоточенно молчал, и слышалось лишь тихое звяканье металла о металл. Его лицо было напряжено, губы крепко сжаты, но руки ни разу не дрогнули. Гаррету не нужно было на них глядеть, чтобы знать, что он делает, поэтому вор с интересом изучал носки своих сапог. Я с напряжением смотрел на собачью пасть, готовую в любой момент превратиться в капкан и захлопнуться. Или того хуже – выплюнуть ядовитое облако.
– Вот и первая пружина, – сказал он.
Лично я ничего не услышал, щелчок, должно быть, был очень тихим, но чуткое воровское ухо сложно обмануть.
– Сколько еще?
– Пока не откроется.
– То есть ты не знаешь?
– Не знаю, – не стал отрицать он. – Одна. Две. Десять. Это штучная работа. Каждый морасский мастер создает разное количество пружин, секретов и ловушек. Одинаковых «псов» не бывает. В этом-то и вся беда.
Во время разговора он не переставал работать, и в следующие несколько минок преодолел еще три пружины. Я начинал уважать этого странного человека. За всеми шуточками, смешками и бесшабашностью скрывался настоящий мастер. Спокойный, опытный, знающий себе цену.