— На фронте погода сильно влияла на ваши действия?
— Конечно, оборудование нашего аэроплана было рассчитано только на визуальные полеты.
— А в мемуарах летчики-штурмовики пишут: «Лишь бы аэродром не развезло. Туман, снег, дождь, все равно летим работать по целям. Скорость у Ил-2 небольшая, можно сесть в любую погоду». «Если дождь, — я форточку открыл, голову высунул и землю вижу». Вот такое мне летчики рассказывали.
— Голову высунул? Ага, вынь морду: голова «фьють», и отлетела, сзади осталась… Такого я не знаю. Если форточку откроешь, то, конечно, видно в левую сторону… Но по плохой погоде не летали. (Во всех документах командиры полков указывали, что Ил-2 для полетов в плохую погоду — дождь, снег, туман и т. д. — не пригоден, слеп и т. п. — P.O.)
— Когда Вас можно было назвать настоящим штурмовиком: когда начали видеть воздух и землю, стрелять не туда, куда ведущий стреляет, а конкретно по целям? Сколько на это времени потребовалось?
— К этому надо привыкнуть. Знаете, вот, чтобы этому научить, нас специально и ставили последними.
Когда несколько раз слетаешь, то начинаешь и хвост ведущего, и цель видеть. Начинаешь понимать и разбираться в обстановке, наверное, вылетов после восьми-десяти. Почувствуешь, что и по тебе бьют. И к этому нужно привыкнуть. И тогда уже обращаешь внимание, где цель, куда стрелять, где бомбы кинуть. (Считалось, что летчик молодой, при налете до 10 боевых вылетов. — P.O.)
— С каким вооружением Ваш первый самолет был?
— Две пушки 23-миллиметровые и два пулемета ШКАС.
— У Вас до конца войны оставался ПБП1Б? Ну, этот — лампочка со стеклышком? Или у Вас была насечка на лобовом стекле?
— Я понял вопрос. Прицел в кабине стоял. Стеклышко перед самым носом, у стекла. Полосы по стеклу… Подробнее не смогу: это было шестьдесят лет тому назад.
— Какая у Вас была боевая нагрузка?
— Максимальная нагрузка — шестьсот килограммов. А когда мы на Карельском перешейке работали по линии Маннергейма, по две бомбы по двести пятьдесят килограммов возили. Там были такие мощные укрепления, что и двести пятьдесят маловато…
— На каких высотах Вы ходили на бомбометание?
— Шестьсот-восемьсот метров, это наша стандартная высота. А бомбить и стрелять снижаешься до высоты двести-триста метров. Но было и иначе: смотря какая цель, как прикрыта… Много могло быть «но…».
— Об эффективности «рсов» на Ил-2 высказываются разные мнения. В Вашем полку «рсы» считались эффективном оружием?
— А почему же не эффективное? РС-82 и PC-132 — воздушная «Катюша», хорошее оружие. По четыре на крыло. Всего восемь штук. Если «рс» целенький, хорошенький и у него хвостовая часть-стабилизатор не погнута, то попасть им можно достаточно точно. Около 3–5 метров от точки прицеливания. А если с дефектом, то он «фьють», и мимо, только что не в обратную сторону…
— Какое вооружение штурмовика Вы лично считали наиболее эффективным?
— Ну, как вам сказать, это зависит от того, какая цель. Если по танкам, мы возили и маленькие бомбочки, малюсенькие. Полный ящик — как сыпанешь… Один раз ВАПы использовали. (ВАП — выливной авиационный прибор.) В них был гранулированный фосфор, залитый водой. При контакте с воздухом он загорался. Скорость они жрут сильно, а так штука хорошая.
Эти ВАПы мы использовали на Волховском фронте. Задачу нам поставили сжечь немецкие склады в районе станции Померанье на Октябрьской железной дороге. Мы шестеркой с ВАПами подошли на высоте пятьдесят метров. Разбились на пары и прямо на эти длинные сараи-склады вылили… Все загорелось, начало взрываться. Здорово получилось… Немцам, думаю, понравилось…
— Как Вы отнеслись к появлению 37-миллиметровых пушек?
— Они хорошо стреляли. Самолет получил сразу две 37-миллиметровые пушки. Их работа запомнилась, когда били эшелоны, уходившие из Новгорода на Псков. В район Дно — Порхов меня послали с четверкой. И мы этими пушечками по эшелонам хорошо постреляли, дым пошел. У них в эшелоне на площадках стояли зенитки, и оттуда: «пах», «пах», «пах». Они в меня, а я в них. Мы попали хорошо, а они промахнулись…
Но в основном летали на самолетах, вооруженных 23-мм пушками. Снарядов у 37-миллиметровых всего пятьдесят штук, а у 23-миллиметровых большие ленты, я уж не помню сейчас, сколько, но намного больше. По бронированным целям 37-мм отлично работала, а вот если колонну штурмуешь — лучше иметь калибр поменьше, а скорострельность и боезапас побольше.
— Фотографирование результатов производилось?
— Обязательно. Для контроля стрельбы у гондолы стоит ФКП — фотокинопулемет. И потом будут видны даже трассы, куда я стрелял, он зафотографирует. Если я бомбы сбрасывал, то как только люки открыл и бомбы полетели, там еще фотоаппарат стоит и фиксирует, куда бомбы полетели.
— Фотоаппараты стояли на каждом самолете? Или в группе был специально выделенный фотограф?
— Когда летали мы на аэродром в Финляндию, в этом вылете один я с фотоаппаратом был. Было это во время Выборгской операции, вражеская истребительная авиация мешала и нашей авиации, и нашим наземным войскам. И тогда по их аэродромам мы шестерками ходили. Одна группа отбомбилась, другая отбомбилась. Аэродром хорошо накрыли: все горит, все взрывается. А я должен был при плановой съемке лететь на восьмистах метрах и «не шевелиться».
Стрелок Волков говорит:
— Вижу два истребителя.
Я говорю:
— Стреляй!
А мы фотографируем. Слышу:
— Еще два финских «FD». Их уже четверо. А вот и третья пара пришла…
А тут вдруг Волков стрелять перестал.
— Ты что не стреляешь?
— Заело, вот и не стреляю.
Мы к этому времени уже съемку кончили, и я спикировал, и полетел над самыми елками, прямо над головами у финнов и немцев. Волков помогал, чем мог.
— Оглянись — говорит, — сейчас, отвернешь немножко… Атакует!
Я отвернул, смотрю — трасса прошла слева. И он мне подсказывает, что трасса слева.
— Наверное, Вы не так спокойно переговаривались, как сейчас рассказываете…
— А чего дергаться-то было? Запаникуешь, ошибку допустишь, и сожрут тебя, не подавившись… Так я маневрировал до Выборга, линия фронта была уже там. И уже линию фронта пролетал, но в это время какой-то фашист мне попал между жалюзями по мотору… То ли истребитель, то ли с земли… Попали в масляный бак. Там было справа и слева два масляных бака по девяносто одному литру масла. (Всего в двух маслобаках 65–71 л. — P.O.) Смотрю: масло по полу, масло по стеклу, по приборной доске, кругом масло. Стал высоту набирать: давление падает, температура растет. Думаю: «Ни хрена себе! Куда ж мы падать будем?» На Карельском перешейке падать страшно. Там в лесу камни-валуны, на него наткнешься на скорости — считай все…