Если же сравнивать наши самолеты, выпускавшиеся уже во время войны, с теми, что поставлялись по ленд-лизу, наши были лучше. Вот такой пример.
В 1944 году на Севере война закончилась. Нашу дивизию оставили, а остальные части уехали на Дальний Восток. Мой полк летал на «киттихауках». Я узнал, что в Вологде стоят самолеты Як-7Б. Полк, который на них летал, ушел, а самолеты оставил. Я договорился, поехали мы туда и забрали двенадцать Як-7Б. Кутахов, командир 20-го гвардейского полка, где-то достал Як-3. Раз войны у нас, на Севере, уже не было, решили сделать сборы и провести воздушные бои. И вот полетели мы на сборы: Кутахов на Як-3, а я на Як-7Б. Новожилов и еще один командир полка были на «кобрах». Так в этих учебных боях мы эти «кобры» на «яках» загоняли!
Мне кажется, что из самолетов, которые пошли во время войны, самыми лучшими были «яки», особенно Як-3. Если там сидит опытный летчик, то сбить его невозможно: настолько он был маневренный, но и Як-7Б тоже были серьезными машинами.
— Вешали вам на «кобры» бомбы?
— Нет. У нас не было бомбодержателей.
— Летали с подвесными баками?
— Да. Перегоночный бак на «кобре» был только для перегонки. Он ставился посередине под фюзеляж. Мы его заправляли, когда гнали самолеты из Красноярска по специальной трассе.
— С англичанами и американцами приходилось общаться, воевать вместе?
— Мы встречались с англичанами, они были не у нас, а у моряков во Втором гвардейском. Как-то мы попали в Мурманск, там с ними встретились, устроили грандиозную пьянку. Водку было трудно достать, пили одеколон. Если его водой развести, то получалась такая мутная жидкость, которую называли «белый платочек». Напились все капитально… Так что нормальные были взаимоотношения. Что летчикам делить?
— Чем занимались в свободное время?
— Сидели байки травили. Кто любил выпить, тот выпивал. Как, например, наш Петр Аксентьевич. Помню, один раз погоды нет, а значит, нет полетов. Сидим в землянке, собираемся на танцы идти. А летали тогда в ватных брюках и в канадских куртках. На танцы же не пойдешь так. Каждому летчику командир БАО из нескольких солдатских брюк сшил бриджи. Я свои ищу — нету! Говорю: «Петр Аксентьевич, ты не видел мои брюки?» — «Какие?» — «Темно-синие бриджи». — «А позавчера, помнишь, я принес пол-литра? Так это твои брюки были». Вот так!
Таких любителей было немного. Кутахов, скажем, не пьянствовал и не любил это дело. А я, например, вообще пить не могу — сильно потом болею. И тогда не пил и не курил. Отдавал свои 100 граммов другим летчикам, а потом мне стали давать вместо водки плитку шоколада. А знаешь, как впервые я попробовал алкоголь? Это было на финской. Один наш техник ухитрился получить бочоночек спирта, когда мы улетали на Север. Морозы были такие, что водка замерзала! Ее присылали в чекушках по 100 граммов. Если мороз был свыше 40 градусов, то в этой бутылке выпадали кристаллы льда. В этом случае бутылку отогревали руками, пока они не растают, и пили.
А летали-то мы на Р-5, в открытой кабине. Конечно, у нас были специальные маски с прорезями для глаз. Поверх них нужно было надевать очки, но они сразу запотевали, поэтому мы без очков летали, прячась от ветра за козырьком кабины. Нос и руки были у меня обморожены…
Перед перелетом на Север техник мне говорит: «Тебе надо обязательно выпить, а то пропадешь. И надо спирт пить, а не водку, эту гадость. Немножко налить в стакан, вдохнуть, выпить, сделать выдох и водичкой запить. Давай?» Я согласился попробовать. Он мне налил. Я выпил и не могу ни вдох, ни выдох сделать. Он говорит: «На, запей водой». А вместо воды налил водки. Ошибся! Я чуть не помер тогда. Ужас! Зато сразу понял, что спиртное — это не мое.
Мне и без водки удавалось расслабляться. Даже после боя. Мы с ребятами шутили, веселились, даже танцы устраивали. Ведь нам потом в полк девушек дали. Мужчин всех забрали в пехоту, а вместо них прислали девушек. Один раз прилетал ансамбль песни и пляски к нам на Север. Когда они ехали, их пробомбили, никого не убили, но попугали здорово. Мы в это время стояли в Африканде. Они приехали к нам давать концерт. После него был ужин, с выпивкой, как положено. Братия напилась и давай стрелять. Началась паника. Я говорю: «Спокойно, это Гвардия развлекается!»
Что еще рассказать о фронтовом быте… Суеверий у нас особо не было. Только перед вылетом не фотографировались. И вообще мало фотографировались. А брились как положено. С этим у нас примет связано не было. Талисманов тоже никаких не заводили.
— Романы на фронте были?
— А как же. Сколько я пострадал из-за этих романов, не дай бог…
—Политическая работа много отнимала времени?
— Нет. Такой был у нас случай, прислали нам освобожденного секретаря парткома. Он не был летчиком — такой лапоть. И вот, когда открыли союзники Второй фронт, у нас, как обычно в подобных случаях, собрали митинг. Там говорили о том, что союзники наконец-то открыли Второй фронт и высадились во Франции под руководством генерала Эйзенхауэра. И, значит, помимо прочих, выступает этот секретарь парткома. Он говорит: «Товарищи, наконец-то союзники нам помогают, открыли Второй фронт под руководством генерала Эзенахера…» Весь митинг упал от хохота. После этого его так и прозвали Эзенахер.
Вот вам и политическая работа… Нет, она много крови не портила. Нормально мы жили.
— Фотокинопулеметами пользовались?
— Да, они были. Фотокинопулемет имеет задержку, и если я уже отпустил гашетку, пулеметы не стреляют, а фотопулемет еще несколько секунд продолжает работать, специально, чтобы увидеть результат. Но когда идет маневренный бой, то ничего не увидишь, ты ведь на месте не стоишь. Поэтому сбитые в основном подтверждали наземные войска, посты ВНОС. А если летали группой, то подтверждали летчики группы. Но нам не всегда верили. Направляли разведчиков, чтобы те подтвердили. А если над морем сбили, тут уж некому было подтвердить.
У нас в полку был принцип, которого в других полках не было. Если на задание вылетала группа и сбивала самолет, то эту победу писали всем летчикам группы. Потому, посмотри, у меня записано в группе 26 сбитых самолетов, а лично сбитых только четыре. Понимаешь? Мы за личными счетами не гнались. Важно не записать себе сбитый самолет, а сохранить группу, своих летчиков. Пусть даже меньше сбить, черт с ним! Но главное, чтобы все остались живы. Это было абсолютно правильно. Да, конечно, получалось, что счета у всех летчиков большие, а сбили, в общем-то, немного. Если суммировать всех летчиков, то получается огромная цифра. Так нельзя. Мы все считали точно и честно, не старались обмануть кого-то. Запись сбитых всей группе — это была защита дружеских отношений, духа коллективизма, чтобы летчики не рвались геройствовать поодиночке, стремясь награды заработать. Конечно, были и те, кто себе хотел приписать победы. Например, Кривошеев [Кривошеее Ефим Автономович, Воевал в составе 19-го гиап (145-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил 96 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 5 самолетов лично и 15 в группе. Герой Советского Союза (посмертно), награжден орденами Ленина (дважды). Погиб в воздушном бою 9 сентября 1942 г. при таране самолета противника], который старался себе насбивать. Мы все равно старались его прикрыть, но не уберегли — погиб…