— Часто ли летали на сопровождение?
— Часто.
— Кого тяжелее сопровождать: штурмовиков или бомбардировщиков?
— Я тебе вот что скажу. Всех сложно, но тех, кто поумнее, тех проще, а самое большое наказание — сопровождать безграмотных летчиков. У меня командиры были толковые. Они говорили: «Надо не смотреть, а видеть. Смотрят все. Не думать, а соображать надо. Думают все». Когда подходишь к группе, сразу чувствуется, кто там ведущий. Вот назначили время встречи над точкой. Я иду, и группа идет. Нормально. Или я подхожу, а группы нет. Я должен делать вираж, терять время, терять горючее, ждать его величество, которое еще и не на той высоте подойдет. Или я только иду, по времени точно, а он уже орет: «Маленькие, маленькие, где вы болтаетесь?» Я говорю: «Вовремя мы идем». А они пришли раньше времени. То же и при сопровождении. Когда Григоренко сопровождал, он разумно вел свою восьмерку, так чтобы каждый самолет мог прикрыть впередиидущий. А некоторые растянутся — получается не восьмерка, а самостоятельных восемь самолетов. Они по уставу выполняют круг, а без толку — нет огневого взаимодействия. Так же и «бостоны» или «пешки» должны лететь так, чтобы сектора обстрела стрелков перекрывались.
Когда я пришел в полк, парторг — не летчик, но честный и добросовестный мужик — мне обмолвился, что, когда в 1942 году вышел приказ «Ни шагу назад», Валентина Шапиро [Шапиро Валентин Ефимович, старший лейтенант. Воевал в составе 11-го иап и 31-го гиап (273-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил 592 боевых вылета, в воздушных боях лично сбил 12 самолетов противника. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (четырежды), Отечественной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дважды), медалями], прекрасного летчика, будущего ГСС, водили на расстрел за то, что он якобы потерял «илов», которых сопровождал. Понятно, что задавать вопросы самому Шапиро я не стал, да и воевал он в третьей эскадрилье, а я в первой. Но в один прекрасный день я слетал на разведку, доложил, а Валька за мной зашел к начальнику штаба и слышал мой доклад. Когда мы вышли, он говорит: «Знаешь, ты дал маху. Надо было им рассказать замысел противника. Смотри, что получается: отсюда идут танки, тут сосредоточена артиллерия. Обстановка такая, что в этом районе немцы готовят контрудар». Я говорю: «Чего же ты не доложил?» Мы по возрасту были одинаковые, но он больше воевал. «Чего же ты не доложил?» — «Во-первых, умных не любят. А во-вторых, я еврей». И вот тут, в разговоре, он мне рассказал, за что его водили на расстрел. Дело было под Сталинградом. Штурмовики и истребители базировались на одном аэродроме. С четверкой штурмовиков послали пару. Ведомым шел Лешка Бритиков [Бритиков Алексей Петрович, капитан. Воевал в составе 11-го иап и 31-го гиап (273-го иап) и 85-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 515 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 18 самолетов лично и 5 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (трижды), Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды, медалями], а ведущим Шапиро. Штурмовики проштурмовали, ребята провели воздушный бой с восьмеркой истребителей противника. Сбили два самолета. Парой! Стали выходить на свою территорию. Штурмовики пролетели мимо аэродрома. Видать, перепугался их ведущий. Бритиков выходит вперед, показывает, что аэродром слева, — они не реагируют. У наших кончается горючее. Решили: «Хрен с ними — задание выполнили, сопроводили, вывели из боя». Пошли на посадку, а штурмовики полетели дальше. Только они сели, подъезжает на «Виллисе» полковник, командир штурмового полка: «Мудаки, вашу мать, я вам доверил лучших летчиков, а вы, засранцы, молокососы, сержанты, отдали их на растерзание! Старшина, снять с них пистолеты. Веди в капонир, лично расстреляю». Старшина подходит: «Сержант, старший сержант, снимайте пистолеты». — Отдают, бросают в «Виллис». «Сейчас расстреляю!» В это время подъезжает майор, командир истребительного полка: «Что тут происходит?» — «А ты молчи, засранец. Воспитал своих молокососов, а они отдали на растерзание моих лучших летчиков, я их сейчас расстреляю. А если ты будешь пищать, и тебя на хрен расстреляю!» Лакеев, командир этого полка, майор, согнулся. Их старшина ведет в капонир. А в это время механик Шапиро, старше лет на 15, стоит в отчаянии. И он увидел, что штурмовики идут уже с северо-востока на аэродром. Он вскакивает на холмик, шапку стягивает и только и смог, что крикнуть: «Командир!» — и рукой показывает — летят. Полковник хотя бы извинился — «Старшина, отдай им пистолеты». Сел в «Виллис» и уехал. Командир истребительного полка подошел, обнял. Прижал их к груди. Поблагодарил за хорошее выполнение задания.
Что касается самой техники прикрытия. На девятку «бостонов» выделялось 6, максимум 8 истребителей. Если летел Полбин, то тут истребителей побольше. А как же? Генерал! Обычно мы шли на 300—400 метров выше бомберов. Справа пара. Слева пара. Сзади пара — это непосредственное прикрытие. Обязательно выделялась ударная группа, которая шла с превышением 500 метров.
Штурмовиков прикрывали на их скорости, редко когда делали «качели». Обычно «Фокке-Вульфы-190» снизу лезли, а «мессершмитты» сверху валились, но тоже не всегда. Все зависит от обстановки. Я не видел, чтобы у немцев была какая-то определенная тактика атаки именно штурмовиков. Правда, они никогда не нападали, если были в меньшинстве. Иногда видишь, что мимо пролетела пара. Ну, я тогда думал, что они на разведку пошли, потому и в бой не вступают. Нам-то, когда мы вылетали на разведку, категорически запрещалось вступать в бой. Главное — привезти разведданные; даже если они атакуют, то ведешь только оборонительный бой. У меня 31 воздушный бой, а сбил только четыре. Так вот сейчас мне кажется, что ни на какую разведку немцы не ходили — просто не решались ввязываться.
Второго я сбил при следующих обстоятельствах. Это под Сальноком было, в Венгрии. Вылетели тремя парами. У каждой было свое задание: пара Решетова шла на разведку аэродрома, моя — на шоссейную дорогу, а Костылина Ивана — на сосредоточение танков. Договорились, что до линии фронта идем шестеркой. Доходим до линии фронта, а в это время наземный представитель (тогда был Еремин) говорит: «Решетов, Кривошеев, ко мне, в такой-то квадрат на 1200, а Костылину — продолжать выполнять задание». Штурмовики пришли, а на них «мессера» навалились. Погода была отвратительная, облачность слоистая, рваная. Вроде и не сложно — и не просто. Земли не видно. Начал пробивать облака вниз, и мой ведомый меня потерял: Когда я подошел к заданному району, смотрю — ведомого нет, вижу, «як» (я еще не знал, что это Решетов) подлетел, — увидел, что это Решетов, тоже без ведомого. Я встал ведомым. Смотрим, над полем боя 20 штурмовиков и 18 «мессершмиттов». Решетов с первой атаки сбивает одного, я — другого. Я чувствую: меня бьют — маневрирую. Решетов, изумруд-истребитель, как и положено ведущему, меня выводит из-под атаки. Я железно встал и за ним кручусь. Вот так 40 минут ковырялись. 3 самолета сбили: он — 2, я — 1, но главное, мы не дали растерзать штурмовиков. Прилетели — ведомые наши уже сидят. Поняли, что потерялись, и пошли на аэродром.
Мой ведомый, Коптилов, хороший парень. Он начал воевать на У-2, сделал на нем 850 боевых вылетов, ему Героя не дали, и он во время войны написал рапорт, переучился на истребитель и пришел к нам в полк. Но что такое У-2 — телега, а здесь техника пилотирования нужна. Он был король посадок, а вот вираж сделать не мог, и он меня терял, и не только меня. Прилетаем, все в мыле, а он сидит! По морде надавали ему, но культурно: дали, потом: «На платок, вытри… » Под суд не отдали. Мы понимали, что это летчик, что сделал он 850 боевых вылетов. У Решетова ведомый — прекрасный летун, но его накануне сбили, и он проявлял не трусость, а скорее неуверенность.