В маленьком торговом зале горели электрические лампочки, отчего выставленные в ряд нефритовые «нецке» загадочно светились, а на фарфоровых, расцвеченных золотом изделиях, играли желтоватые отблески.
Выбирая, чем бы заинтересоваться, полковник остановил взгляд на нефритовых фигурках и тут почувствовал, что кто-то подошёл и встал рядом. Иртеньев, словно рассматривая отливавшую изумрудом «нецке», повернул голову и увидал капитана Беклемишева.
Хозяин магазина был занят с покупателем в другом конце зала и, убедившись, что его никто не услышит, Иртеньев, словно обращаясь не к Беклемишеву, негромко спросил:
— Есть новости?
— Есть, и очень важные, — понизив голос до шёпота, ответил капитан.
— Ну тогда пойдёмте… — и полковник первым вышел из магазинчика, украшенного фонарём в виде дракона.
На улице Беклемишев почти сразу догнал Иртеньева. Теперь полковник, обратив внимание на то, что капитан действительно чем-то взволнован, приказал:
— Рассказывайте.
Беклемишев, поравнявшись с Иртеньевым, настороженно оглянулся, и только тогда спросил:
— Газету «Япония и Россия» читаете?
— Конечно, — Иртеньев усмехнулся. — Вас что, взволновали статьи о предстоящем демократическом переустройстве России?
— Да нет, я-то, как раз не против переустройства, — с некоторым вызовом ответил Беклемишев и пояснил: — Господин Руссель где-то речь говорил на предмет «Что дальше делать».
— Читал, — усмехнулся Иртеньев. — Но, по-моему, там, кроме обычной русской путаницы, ничего нет.
— Насчёт путаницы не знаю, а нас беспокоит другое.
— Что же? — полковник посмотрел на Беклемишева.
— О том, что среди пленных ведётся революционная пропаганда, я докладывал, а теперь мы прознали, что начались дела посерьёзней.
— Это какие? — коротко бросил Иртеньев.
— У господина Русселя есть план. Сначала организовать нападение хунхузов на сибирскую каторгу, чтобы потом во главе вооружённых пленных вторгнуться в Россию и по Транссибирской магистрали эшелонами двинуться на Москву и Петербург.
Услыхав эту действительно сногсшибательную новость, Иртеньев приостановился, покачал головой и вслух заметил:
— Да, теперь ясно, почему политическим каторжанам с Сахалина разрешено эмигрировать в Японию…
— Вот-вот, без японцев не обошлось! — с жаром поддержал его Беклемишев и добавил: — Но наши офицеры про дела господина Русселя в Америку сообщили, так что, думаем, толк будет.
— Вряд ли, — с сомнением в голосе отозвался Иртеньев и, только сейчас догадавшись, почему к нему так холодно отнеслись в Киото, замолчал.
Теперь полковнику предстояло всё это обдумать. Правда, сама цель выглядела нереальной, но если вспомнить про восстание на «Потёмкине», обстрел Одессы и газетную информацию о непрекращающихся волнениях, то к сообщению Беклемишева следовало отнестись весьма серьёзно…
* * *
Иртеньев не спеша расхаживал по гостиничному номеру. Он то подходил к окну и выглядывал на улицу, то останавливался посредине комнаты и задумчиво рассматривал лакированный столик. Да, сейчас ему было о чём подумать.
Заключение мирного договора с Россией японцы встретили с возмущением. Как сообщала та же «Япония и Россия» повсюду проходили многочисленные митинги, сопровождавшиеся к тому же акциями протеста.
Вывод напрашивался сам собой: японские газеты, охваченные победной эйфорией, искажали, а может, и намеренно скрывали истинную картину, отчего у простого обывателя создалось впечатление, будто в результате войны Россия не только уступит часть своей территории, но ещё и выплатит контрибуцию.
Везде склонялись имена барона Комуры и графа Витте, которому приписывали твёрдую позицию, приведшую к таким результатам. Однако Иртеньев подозревал, что тут не обошлось без влияния Англии и Америки, похоже, никак не желавших допускать дальнейшего усиления Японии.
Впрочем, о мирном договоре Иртеньев особо не задумывался. Гораздо больше полковника беспокоил всё усиливающийся поток информации о беспорядках в России, причём как само собой разумеющееся сообщалось, что во время мятежа в Лодзи и Варшаве убито до 130 ти человек, а ранено вообще несколько сот.
Прочитав об этом, Иртеньев сразу вспомнил о поляках, начавших свои хлопоты гораздо раньше Русселя. Само собой разумеется, что все эти волнения, призывы и газетная шумиха представляют собой звенья одной цепи, но, с другой стороны, вполне возможно и нечто иное.
Конечно, если принять во внимание появление здесь команды Пилсудского, то волнения в Польше были, в общем-то, понятны, а вот остальные сообщения весьма настораживали. Так, писалось, что в Баку, переполненном войсками, положение становится всё хуже, и артиллерия уже разрушила большую часть города.
К тому же, как бы походя, делался вывод, что «судьба России решается на большой, а не малой войне». При этом под «малой» подразумевалась только что окончившаяся Русско-японская война. Как ни крути, а напрашивалось заключение, что теперь Япония решила загребать жар чужими руками и всячески потворствует таким, как Руссель.
Да, теперь относительно планов господина Русселя у Иртеньева сомнений не было. К тому же, как и предполагал полковник, доктор проигнорировал жалобу, о которой говорил Беклемишев, а это ещё раз подтверждало, чуть ли не прямое участие японцев в делах Русселя.
И именно теперь Иртеньеву предстояло решить, как дальше строить отношения с этим самым доктором. Тут было два пути: или глубоко влезть в его дела, вызвав к себе повышенное внимание японцев, или же под благовидным предлогом прекратить всякое общение и постараться отойти в сторону.
При всестороннем рассмотрении второй вариант показался Иртеньеву предпочтительней, и полковник, взвесив все «про» и «контра», решил, что так будет лучше. К тому же в таком случае ему можно ничего не объяснять Русселю, а просто-напросто незаметно исчезнуть из Токио.
Придя к такому заключению, Иртеньев прекратил бесцельное созерцание столика и, снова вернувшись к окну, посмотрел не вниз на улицу, а устремил взгляд поверх крыш, туда, где за вершинами гор, за морем, была Россия.
А хорошо бы, подумалось Иртеньеву, иметь сейчас не почтовую связь, шедшую вкруговую, а прямой телеграфный провод. От такого несбыточного желания полковник только фыркнул и покрутил головой.
Впрочем, мысль, как бы сама собой развиваясь в этом направлении, подсказала возможный вариант. Достаточно было иметь искровой аппарат, установленный на каком-либо вроде бы нейтральном судне и… Только чтоб это был не обычный «Дюкрете», уже имевшийся на кораблях, а новейший и достаточно мощный беспроволочный телеграф…
Фантазия, так неожиданно пришедшая в голову, развеселила полковника, заставив на минутку забыть обо всех сложностях. Он даже подумал и о том, что в принципе это возможно, но тут неожиданный стук в дверь вернул всё на свои места.