– Выходите… Скоро поезд…
Они вышли из своего убежища, прошли через комнату с кассиршей и оказались в зале ожидания. Цельмейстер достал несколько крупных купюр, протянул железнодорожнику:
– Возьмите, пожалуйста. Не могу передать, как мы благодарны вам…
– Благодарю, вельможных! пан. – Железнодорожник спрятал деньги в карман форменного кителя. – Я же пана Мессинга сразу узнал…
– Вы его видели?
– А как же! В позапрошлом году был в Варшаве… на его представлении был… каждый его фокус помню… Волшебник, да и только! – Железнодорожник довольно улыбался. – Неземной человек!
– Как вы сказали? – вытаращил на него глаза Цельмейстер. – Неземной человек?
– А как же? Самый что ни на есть… разве простой смертный такое делать сможет? Никогда.
Цельмейстер покосился на Мессинга и ничего не сказал.
Они вышли из здания станции и сразу увидели лежащих на земле у стены мужчину и женщину.
– Пресвятая Дева Мария! – охнул железнодорожник, быстро пошел куда-то в сторону и исчез, свернув за угол дома.
– Хуже зверей… – тихо проговорил Цельмейстер, глядя на убитых людей, потом глянул на Вольфа Мессинга: – Теперь вы понимаете, что в Варшаву ехать нельзя?
– Куда нам еще можно ехать? – спросил Мессинг.
– Да куда угодно. Я смогу договориться с нужными людьми, и нас переправят через Буг в Советский Союз. Сейчас это единственное место, где мы будем в безопасности. Поймите, Вольф, я говорю совершенно серьезно… Вас ищут. Вы, надеюсь, не забыли, что за вашу расчудесную голову Гитлер обещал сто тысяч марок? Да вас первый встречный опознает!
– Я должен найти мать и братьев, – упрямо повторил Мессинг.
– Вы уверены, что найдете их в Варшаве?
– Я уверен, что они живы. Значит, я должен их найти.
И в это время в туманной морозной дали послышался долгий гудок паровоза, предупреждавшего о своем прибытии.
Из здания станции стали выходить люди, толпились на перроне. Многие оглядывались на мертвых мужчину и женщину, торопливо крестились.
Показался маслянисто-черный паровоз, пускавший клубы белого пара. И вновь он тонко, пронзительно загудел…
Вена, 1914 год
Гостиничный номер состоял из нескольких комнат – большой гостиной, двух спален и кабинета с громадным камином. Две горничные и дежурный администратор внесли в гостиную большие букеты цветов и сложили их прямо на столе. Потом горничные расставили букеты по вазам и графинам, доставая их из большого застекленного буфета. Еще на столе стояли бокалы и бутылки шампанского. Некоторые бутылки были уже пусты.
– Черт возьми, сколько можно приносить цветы? – спросил доктор Абель.
– Там еще много, – ответил дежурный.
– Ты стал знаменит, как Карузо или Шаляпин! – усмехнулся Абель и сказал администратору: – Хватит, хватит! Остальные заберите себе!
– Но, repp Абель, нам их тоже некуда девать, – улыбнулся тот.
– Дарите всем дамам, которые проживают в отеле! И достаточно, дайте нам побыть одним! Не беспокойте нас! – Доктор Абель буквально силой вытолкал из гостиной дежурного и горничных и захлопнул за ними тяжелую дубовую дверь.
Вольф, уставший, но счастливый, сидел в кресле, держа в руке бокал с шампанским.
Абель налил себе шампанского, поднял бокал:
– Что-то вы, дружище, не пьете шампанское. Или не рады ошеломительному успеху?
– Я не люблю спиртное… – слабо улыбнулся Вольф. – И без него голова болит.
– Спиртное, голубчик, пьют не для того, чтобы болела голова, – назидательно произнес доктор Абель. – Спиртное пьют, чтобы испытать чувство радости! Чувство эйфории! Пьют, чтобы стряхать с души горести и тяготы каждодневной жизни! А голова болит – это уж, милейший, потом! Это называется похмелье! Впрочем, немцам это чувство незнакомо. И евреям тоже… Вот поляки или русские – это да! Они ужасно страдают от похмелья.
– Почему же такое разделение?
– Да потому, что у немцев и евреев срабатывает чувство самосохранения. А поляки и русские… у них этого чувства нет, бесстрашные народы – хлещут без всякой меры! Я бывал в Петербурге и Москве: Боже мой, как там пьют! Ведрами!
– И шампанское? – улыбнулся Вольф.
– Все что угодно! – Доктор осушил бокал с шампанским, почмокал губами от удовольствия. – Однако вкусно очень!
Раздался стук в дверь, потом она медленно отворилась, и в гостиную уверенно вошел франтоватый молодой человек в клетчатом темно-сером костюме и ярко-красном галстуке. Однако дверь за ним не закрылась – в гостиную вошли еще двое плечистых молодых людей в темных костюмах и остановились на пороге.
– Простите, господа, за внезапное вторжение. Могу ли я поговорить с господином Вольфом Мессингом? – Молодой человек, не дожидаясь ответа, шагнул ближе к Вольфу, сидевшему в кресле, чуть поклонился. – Прежде всего хочу вас еще раз от всего сердца поздравить с таким выдающимся успехом! Ваши способности феноменальны!
– Послушайте, милейший, – остановил его доктор Абель. – Господин Мессинг никого не принимает! Разве администратор не сообщил вам об этом? И вообще, как вы прошли сюда?
– Прошу прощения, с кем я разговариваю? – с той же радушной улыбкой спросил молодой человек.
– Прежде я вас должен спросить, с кем я разговариваю, – нахмурился Абель.
– Генрих Мария Канарис, коммивояжер. А это… – он указал на мрачных молодых людей у дверей, – мои работники.
– Так вот, герр Канарис, потрудитесь сию же минуту покинуть номер… вместе со своими… гм-гм. работниками.
– Ну зачем же так грубить, господин Абель? – продолжал улыбаться Генрих Канарис. – Я пришел поговорить о важном деле…
Если уж вы знаете мое имя, то отвечу вам как можно вежливее. Господина Мессинга не интересуют ваши дела. И потрудитесь выйти. Иначе я вызову полицию.
– Не надо полицию, доктор, – произнес Вольф и отпил глоток шампанского. – Я слушаю вас, господин Канарис. Что у вас за дело?
Доктор Абель красноречиво развел руками и отошел в сторону. Канарис обернулся к своим людям и сделал едва заметный знак рукой. Оба молодых человека молча повернулись и вышли из номера, закрыв за собой дверь.
– Я хотел бы поговорить наедине, господин Мессинг, если не возражаете, – сказал Канарис.
– Возражаю. От этого человека у меня нет секретов, – ответил Вольф, снова отпил глоток шампанского и поморщился. – Говорите, пожалуйста…
– Ну, что ж… – подумав, проговорил Канарис. – Прежде всего хочу еще раз поздравить вас. Ваши феноменальные способности вызвали у меня не только чувство безмерного восхищения, но вместе с тем невольно заставили задуматься… Вы так точно настраиваетесь на телепатическую волну любого человека, входите с ним в мысленный контакт, читаете его желания… – Канарис замолчал, внимательно глядя на Вольфа.