Но капитан стучал костылем, двигаясь по проходу. И тут нервы у Васьки не выдержали, он тоже стал проворно пробираться вдоль кресел, выставив перед собой загипсованную руку.
– Ну, Васек, держись! Он тебе точно башку открутит!
– И товарищ Мессинг не поможет!
– Слышь, а как он задачку-то Васькину угадал, а?
– А чё тут угадывать-то? Про ихний роман весь госпиталь знает.
– Да Мессинг-то не знал ничего! А угадал сразу! Вот тебе и Мессинг!
Василий выскочил в проход между рядами и бросился к дверям. Капитан, понимая, что догнать его не сможет, изо всей силы швырнул ему вслед костыль. Не достал.
Василий выскочил из зала. И снова громко хлопнула дверь. Капитан, потеряв равновесие, грохнулся всем телом в проход. Несколько раненых бросились его поднимать. Подняли, поддержали за локти.
– Ладно тебе, Никит, ну дурачок, он и есть дурачок, чего на него нервы тратить? – гудел здоровенный малый в сером халате, с загипсованной рукой и забинтованной головой.
– Успокойся, Никита, у меня в загашнике пузырь припасен, вечером посидим, по душам потолкуем, – шептал на ухо капитану другой раненый.
Зал гудел, переговаривался, и все с сочувствием смотрели на капитана Суворова.
– Стерва она, замутила мужику голову…
– Да ладно, стерва! Сам он к ней прилип, проходу не давал… про это все в госпитале знали.
– Хоть так, хоть эдак – несчастная любовь получается.
– Ну Васька-то, хрен собачий, зачем их на позорище выставил?
– Говорит, помочь хотел – ишь, добряк нашелся!
Мессинг медленно подошел к капитану, посмотрел ему в глаза. Капитан тяжело дышал, смотрел со злостью.
– Вы меня извините, прошу вас, – негромко сказал Мессинг и вдруг спросил: – Ногу вы потеряли под Котельниковым? Вы танкист?
– Танкист… под Котельниковым… – растерянно ответил Суворов.
Мессинг вдруг протянул руку и дотронулся до лба капитана, подержал секунду.
– Вы чего? – спросил Суворов, дернув головой.
– Держитесь, капитан, – улыбнулся Мессинг. – Она будет вашей женой…
– Да вы чего? – вконец растерялся капитан. – Чё вы мне сказки плетете? Я ж одноногий…
– Настасья будет вашей женой, – повторил Мессинг. – И у вас будет четверо детей.
– Ты понял, Никита? – гоготнул здоровяк с забинтованной головой. – Целый танковый экипаж!
– Я прошу меня извинить, но на сегодня мне хотелось бы закончить наши психологические опыты. Благодарю за внимание. – Мессинг поклонился и пошел по проходу к сцене, поднялся, еще раз поклонился.
Зал, будто проснувшись, разразился аплодисментами. И громче всех отбивал ладони одноногий капитан Никита Суворов.
Мессинг взял за руку Аиду Михайловну, и вместе они медленно ушли за кулисы.
– Товарищ Мессинг, подождите! Товарищ Мессинг! – главврач бросился к проходу, побежал к сцене, на бегу оглянулся и рявкнул: – Хлопайте! Хлопайте!
Главврач тяжело взбежал на сцену и скрылся за кулисами. Зал продолжал дружно хлопать.
Они лежали на кровати в спальне, обнаженные, едва прикрытые тонким одеялом, на тумбочке светил небольшой ночник, а за окном монотонно моросил дождь, и на стеклах искрились мелкие капельки влаги. Мессинг заворочался, и тонко пропели пружины кровати. Приподнявшись на локте, он посмотрел на Аиду сверху, поцеловал ее в нос:
– Я эту кровать скоро выкину. Она мне надоела. Она нам мешает заниматься любовью.
Аида выпростала полные руки из-под одеяла, обняла его за шею и плечи, вдруг сказала, серьезно:
– Все собираюсь тебе сказать… все собираюсь и никак не могу собраться…
– Зачем собираться? Говори, и все. Что там у тебя стряслось?
– У меня не будет детей. – Она смотрела ему в глаза. – Я не могу иметь детей…
– Почему? У нас есть отличные врачи. Кстати, наши хорошие знакомые.
– Много лет назад я сделала аборт. Делала подпольно, боялась родителей… и все прошло очень неудачно… Вот с тех пор…
– Это врачи так говорят или ты сама так решила? – спросил Мессинг.
– Врачи… кстати, те самые… наши хорошие знакомые… Вольф, я давно хотела сказать, если ты… если ты решишь бросить меня, ты правильно сделаешь…
– Ты уверена, что я без тебя смогу жить?
– Почему нет? – она слабо улыбнулась. – Ты красивый мужичок… в самом соку. Женишься снова…
– Да, женюсь снова… и снова на тебе. – Он вновь поцеловал ее в щеки и в нос, откинул прядь волос со лба, рассматривая ее лицо, будто видел впервые. – Я ведь однолюб, Аида, ты уж извини. И куда я пойду от тебя? У меня ни кола ни двора… В Польше дома тоже нет… Так что, чует мое сердце, будем мы вместе… навсегда, до самой смерти… – И он стал целовать ее в губы и обнимал все крепче и крепче.
Василий лежал в кровати, прикрытый до пояса тонким серым одеялом, и смотрел в окно, выставив перед собой загипсованную руку. В глазах у него стояли слезы.
Рядом двое раненых играли в шашки, азартно переговариваясь:
– Ну, Прохор, один сортирчик я тебе обеспечил. Щас второй соорудим.
– А я вот тута в дамки, во как, а!
– Одна дамка – пустое место! Я тебе щас второй сортирчик обязательно устрою. Люблю я сортирчики устраивать…
Еще на одной кровати лежал раненый с раскрытой книгой в руках и читал, хотя свет тусклой лампочки под потолком едва позволял различать буквы.
Трое раненых спали на своих кроватях. Двое лежали, бездумно глядя в потолок.
– Вот думаю, думаю – никак в толк не возьму, – проговорил один, средних лет, с рыжими усами. – Как же он угадывает-то? Ведь Васька-то ему ни словечка не сказал, он сразу к этой Настасье пошел… Как вот угадал, а?
– А поди знай, – хмыкнул второй, пожилой, с обеими загипсованными ногами. – На то он и Мессинг…
– А все же объяснение-то какое-никакое должно быть? Ведь марксистская наука чего нам говорит? Чудес на свете не бывает. Всему есть научное объяснение… Вот я и думаю, какое тут могёт быть объяснение?
– Много не думай – мозги сломаются…
Дверь в палату отворилась, и вошла медсестра
Настасья. Все разом примолкли, уставясь на нее. Она, не глядя ни на кого, прошла к кровати Василия, обожгла его взглядом и бросила на одеяло сложенную вдвое бумажку.
– Чё это? – Василий взял бумажку, развернул.
– Товарищ Мессинг адрес тебе свой написал. И телефон, – сказала Настасья и посмотрела на Василия с ненавистью. – Зачем ты это сделал, Васька?
– Да я ж как лучше хотел, Настя, – взмолился Васька, чуть не плача. – А он меня прибить грозился…