А дальше — почти две недели сплошной скачки. Андрей обещал вернуться через три недели и очень хотел уложиться в этот срок, всей душой скучая по Людмиле, — но объехать больше ста верст порубежья, да еще петляя от селения к селению, то дальше в мирные места, то ближе к Суре, было не так-то просто. Уже совершенно забыв про список старика, Зверев спешивался на краю очередного селения, заговаривал с первым встречным, напоминая о татарах — и всегда находил кого-то, кто потерял дочь, мужа, отца, брата в тяжкой неволе. Еще жалобно смотрелись увечные, с отрубленными руками, исковерканными лицами, перекошенные из-за плохо сросшихся ребер. Их Андрей тоже отсылал на постоялый двор — а потом поднимался в седло и мчался дальше, через леса, где дороги стремительно зарастали сугробами; через поля и болота, продираясь через кустарник, по почти чистым от снега, продуваемым ветрами холмам и заваленным уже выше колена низинам. День за днем, деревня за деревней, леса, поля, двух-, трехчасовые переходы — новые разговоры и новая дорога.
Пахом, пугаясь близости тревожной границы, заставлял своего воспитанника постоянно носить байдану да еще поверх нее овчинный куяк. И днем носить, и ночью не снимать — а ну в темноте налетят басурмане? Когда одеваться? Меховые беличьи штаны, валенки, стеганый поддоспешник, упомянутый куяк да еще горностаевая длинная епанча на плечах, подшлемник и поверх него лисий треух… В общем, Андрей предпочитал спать на сеновале: в натопленной избе в его одеянии легко было свариться. Одно утешало: Пахом в новеньком, натертом салом юшмане, застегнутом поверх войлочного поддоспешника, неизменно заворачивался в тулуп рядом. Не делал себе скидки дядька, тягал железо на равных.
Впрочем, человек привыкает ко всему, и к середине второй недели князь Сакульскии уже не замечал ни брони на плечах, ни бердыша за спиной — так же как раньше не замечал хорошо сидящих по ноге вейсмеровских кроссовок.
Наконец счет дням перевалил за пятнадцать. То есть начиналась третья неделя «экспедиции». Андрей с холопом как раз покинули Маслов Майдан, отправив из него на восток двоих отроков, осиротевших еще этим летом, и теперь широкой походной рысью, раскидывая наст, мчались через густую, темную даже без листвы, дубраву. Сунув за пазуху рукавицы, Зверев вытащил оставшиеся обрывки пергамента, пересчитал:
— Два десятка еще, Пахом. За пару дней управимся… Или, может, плюнуть и сейчас обратно повернуть?
— Ты ныне князь, Андрей Васильевич, тебе виднее. Мое дело холопье. Следить, чтобы соль с перцем да сало в сумках не переводилось.
— Обратно, не обратно… Ромашки, погадать, нету… — Зверев сунул обрывки назад, в поясную сумку, оглянулся на холопа: — Что, нет у тебя ромашки, Пахом?
— Есть. Токмо сухая, перетертая, от кашля. Подойдет?
— Нет, такая не подойдет. Ее уже изгадали в труху…
Дорога перевалила гребень, повернула за могучий гранитный валун, и Андрей увидел прямо перед собой четырех татар. Ленивые и спокойные, те тоже держали куда-то путь, тропя целину. Морды лошадей едва не столкнулись, князь и широколицый татарин в таком же, что у Зверева, треухе, на миг замерли, глядя друг на друга. Секунда — налетчик стряхнул рукавицу и схватился за рукоять сабли, князь повернулся правым боком к противнику и, пригнув голову, рванул из-за спины бердыш. Не снял, а именно рванул вперед, ухватив внизу, возле подтока. Оружие, начав проворачиваться на наплечном ремне, по широкой дуге полетело вперед, снизу вверх рубанув горло татарского скакуна. Враг, вскинув над головой клинок, вместе с лошадью повалился набок. Тот, что ехал следом, отреагировать и вовсе не успел, только глаза выпучил, а остро отточенный кончик стального полумесяца уже вонзился в его грудь.
— Бей русских! — Третий татарин ринулся вперед, рубанул из-за головы.
Андрей принял удар на бердыш, повел его влево. Сабельный клинок и полумесяц вместе ушли в сторону, а подток, завершая круг, четко ударил противника в висок. Шлем басурманина висел — так же как у Андрея — на луке седла, и тонкую кость черепа ничто не защищало.
Четвертый разбойник успел перебросить в руку щит, прикрылся им, бросаясь в самоубийственную атаку. Бердыш ударил в деревяшку, а сабля понизу резанула Андрею живот. Князь вскрикнул от боли, противники разъехались. Зверев развернулся, перехватил оружие дальним хватом и, словно рогатиной, ткнул татарина меж лопаток. Тот как раз скрестил клинки с Пахомом и не заметил, как к нему подступила смерть.
— Ты ранен, Андрей Васильевич? — с тревогой спросил дядька.
— Не знаю, но синяк будет точно. Здорово саданул, поганец. Плащ спереди располосовал. И куяк твой, похоже, тоже опять попорчен… Но байдана цела. Вот проклятие, откуда тут эти душегубы?
— Так порубежье, Андрей Васильевич, — спешился холоп и принялся хозяйственно обыскивать мертвых бандитов. — Столько дней туда-сюда в разбойничьем крае носимся. Как же тут не встретиться? Конечно, встретились…
Первый воин из татарского отряда был еще жив. Дергался, прижатый седлом, в быстро растекающейся кровавой луже.
— Эх, повезло сегодня волкам да лисам здешним, — обошел его со стороны головы дядька. — Нажрутся от пуза.
Холоп-взялся за бердыш двумя руками и, пользуясь преимуществом более длинного оружия, с безопасного расстояния несколько раз ткнул острым кончиком татарина куда-то под шею.
— Ты чего? Допросить хотя бы надо было сначала!
— Чего спрашивать, княже? Грабить пришли, я и так скажу. А выкупать его все едино никто не стал бы. Глянь, как одет бедно. Десятником был, самое большее. А то и вовсе никем.
— Хоть бы узнали, куда шли, откуда, сколько их всего?
— Нечто ты считать не умеешь, Андрей Васильевич? Четверо.
— Ладно, — махнул рукой Зверев. — Забирай лошадей и поехали. Хорошо бы до темноты еще в два селения заскочить.
Дядька намотал на руку поводья взятых «на меч» скакунов, поднялся в седло. Путники двинулись дальше, нагоняя упущенное время. Тем более что хоть одно доброе дело душегубы сотворили: наст раскидали на дороге. С три версты они скакали спокойно — но когда впереди средь деревьев появился просвет, наткнулись на совершенно разворошенный, растоптанный и усыпанный конскими катышками путь, уходящий в чащу влево, в сторону Суры. Судя по следам, изрядный обоз из доброго десятка телег и саней, примерно такого же количества людей и двух-трех десятков всадников прошел навстречу, от деревни Лисинкино, всего пару часов назад.
— А то, видать, дозор был, — присвистнул Пахом. — Дорогу к нетронутому селению разведывали. Ну теперь не пойдут, спужаются. Как трупы найдут, враз наутек кинутся. Побоятся, что обнаружили их и за помощью уже послали. А обоз с добычей идет медленно. Надобно убегать, пока порубежные полки еще далеко.
— Ты хочешь сказать, они уходят с добычей? С русскими рабами?!
Пахом моментально повис на его руке, сжавшей рукоять сабли:
— И не думай, княже! И в мыслях не держи! Их там, почитай, не меньше трех десятков будет! Порубят враз, без пользы малой. Не смей!