Было уже совсем темно, когда мы приземлились в Павлограде. Никто из нас не произнес и слова. Всех мучила одна и та же мысль. Мы атаковали германскую колонну или русскую? Но мы никак не могли найти ответ. Я попытался по телефону выяснить в штабе Люфтваффе и пехотного корпуса, что за колонна это могла быть. Наконец усталость сразила меня, и я забылся тяжелым сном. Ближе к полуночи прибыло несколько солдат. Дежурный офицер поспешно меня разбудил. Наши товарищи из пехоты благодарили нас за то, что мы помогли им спастись. Они рассказали, что их грузовики были захвачены русской колонной. Они едва успели отбежать чуть-чуть и укрыться от пуль в окопах на обочине дороги. Именно в этот момент на сцене появились мы и начали расстреливать Иванов. Наши парни сразу воспользовались благоприятной возможностью и совершили спринтерский забег еще метров на двести. Это сняло тяжкий груз с моей души, и я поспешил обрадовать своих товарищей по оружию.
Вскоре после этого инцидента мы прибыли в Днепропетровск. Наша группа базировалась на аэродроме на восточном берегу Днепра, поэтому добираться до квартир в центре города приходилось довольно долго. Для русских городов Днепропетровск выглядел довольно неплохо, вроде Харькова. Советские бомбардировщики и штурмовики почти ежедневно совершали налеты на мост через Днепр. Красные надеялись уничтожить его и отрезать путь отступления германским войскам. Кроме того, это помешало бы перебрасывать на фронт подкрепления и припасы. До сих пор мы ни разу не видели, чтобы подобные налеты русских принесли им успех. Возможно, мост был слишком мал для русских летчиков. Зато гражданское население радовалось этим налетам. Как только появлялись русские самолеты, люди хватали корзины и бежали к реке, так как после налета всплывала масса глушеной рыбы. Ее было столько, что съесть ее всю было просто невозможно. Мы совершали вылеты на северо-восток и юг, так как советские войска продолжали наступать с Дона, чтобы помешать нам создать прочную линию обороны на Днепре. Когда мы перебазировались из Днепропетровска в Большую Костромку, расположенную в 120 километрах западнее, я потерял Бекера. Он был переведен в штаб эскадры. Я затягивал его перевод, насколько это было возможно, так как он принадлежал к моему «семейному кружку», но исход этой борьбы был предрешен. И после долгих препирательств мне пришлось подчиниться.
Большая Костромка — это типичная русская деревня, со всеми ее преимуществами и недостатками. Нормальный европеец найдет в ней неудобств гораздо больше, чем преимуществ. Строения в деревне стоят довольно разбросанно, большей частью это глиняные мазанки, лишь отдельные дома сложены из камня. Говорить о каких-либо улицах нельзя в принципе, деревню во всех направлениях пересекают тропинки, перекрещивающиеся самым причудливым образом. В плохую погоду наши автомобили тонут в грязи по самые оси, и вытащить их абсолютно невозможно. Аэродром расположен на северной окраине деревни, на дороге, ведущей в Апостолово. Впрочем, эта «дорога» большую часть времени непроходима для машины. Поэтому наш личный состав, не теряя времени, постарался приспособиться к специфике местной жизни и начал добираться до аэродрома верхом. Люди спрыгивали с лошади прямо на крыло самолета, потому что взлетная полоса была немногим лучше «дороги». Так как дожди шли очень часто, она больше напоминала море жидкой грязи, в котором кое-где виднелись маленькие островки. Если бы не широкие шины Ju-87, мы просто не смогли бы проводить полеты с этого аэродрома. Жили мы совсем недалеко от Днепра. Наши квартиры были разбросаны по всей деревне. Штаб эскадры расположился в сельской школе и соседних постройках. «Офицерская столовая» представляла собой обычную комнату в штабе.
Площадь перед школой-штабом часто заливало водой, которая потом замерзала. Это позволяло нам иногда поиграть в хоккей. Сначала Эберсбах и Фикель не упускали ни одного случая устроить матч. Но потом их энтузиазм немного поувял, так как ноги покрылись множеством синяков и ссадин. В очень плохую погоду хоккейные матчи иногда проводились под крышей, но это заканчивалось для вратарей еще хуже. Переломать мебель мы не могли по причине отсутствия таковой.
Русских всегда поражало огромное количество мелочей, которые наши солдаты таскают с собой. Они полагают, что фотоснимки наших домов, комнат и девушек — фашистская пропаганда и фальшивка. Понадобилось много времени, чтобы убедить их в том, что снимки подлинные. Они даже начали сомневаться в справедливости штампа «фашистские варвары». Через несколько дней здесь, как и во всех других местах, где мы квартировали, русские подходили и спрашивали, можно ли им снова повесить иконы и распятия. Раньше, в советские времена, им приходилось все это прятать подальше от собственных детей и комиссаров. То, что мы не возражали, производило на жителей деревни огромное впечатление. Если мы пытались рассказать им, что в нашей стране в любом доме можно найти икону или распятие, они просто отказывались верить. Русские снова вешали иконостасы, однако нам постоянно приходилось повторять, что мы не собираемся запрещать все это. Они жили в страхе перед комиссарами, которые продолжали держать деревню под наблюдением и шпионили за ее жителями. Эту задачу очень часто выполняли школьные учителя.
У нас постоянно возникали проблемы из-за непролазной грязи. Доставка снабжения и даже продовольствия не раз прекращалась. Когда мы пролетали над Днепром, я не раз видел, как наши и русские солдаты швыряют в воду ручные гранаты и подбирают глушеную рыбу. Мы на войне, и Днепр превратился в линию фронта. Обе стороны используют любую возможность подкормить солдат. Поэтому однажды и я решил попытать счастья, использовав маленькую 50-килограммовую бомбу. Наш интендант Гослер отправился к Днепру вместе с небольшой группой добровольцев. Я предварительно показал ему на карте, в каком именно месте сброшу бомбу. После того как я обнаружил наших «рыболовов», я сбросил бомбу в реку с высоты 25 метров. Она упала в воду совсем недалеко от берега и через пару мгновений взорвалась. Сидевшие с удочками солдаты не на шутку перепугались и попадали на землю ничком. Несколько находчивых ловкачей, которые вышли на середину реки на утлой лодчонке, чтобы первыми начать подбирать рыбу, едва не стали жертвами собственной сообразительности. Взрыв и поднятая им волна чуть не перевернули лодку. С воздуха я увидел, как множество рыбы всплыло брюхом кверху. Солдаты поспешно бросились подбирать ее. Местные жители тоже вылезли из своих укрытий и помчались к берегу, чтобы воспользоваться неожиданным подарком. Грузовик с нашими «рыбаками» вернулся на аэродром через пару часов после меня. Они привезли несколько центнеров рыбы, среди которой попадались великолепные экземпляры весом до 35 килограммов, в основном осетры. Копченые или вареные, они были просто превосходны. Впрочем, огромный жареный карп им не уступал. Через пару недель мы повторили наш «рыболовный вылет» с таким же успехом.
* * *
Боевые вылеты мы совершали почти ежедневно и в самых разных направлениях. На востоке и юго-востоке Советы непрерывно вели наступление на наш плацдарм у Никополя, в основном из района Мелитополя. Все ключевые пункты на карте получили немецкие названия: Гейдельберг, Грюнталь, Густавфельд. Это были дома немецких колонистов. Их предки прибыли в этот район более века назад. Далее на севере линия фронта поворачивала на восток и шла по другому берегу Днепра до Запорожья, пересекала реку и выходила к Кременчугу. Днепропетровск находился на русской территории. Как бывало и раньше, Советы наносили удары на разных участках фронта, и часто им удавалось вклиниться в нашу оборону. Положение восстанавливалось после наших контратак, которые в основном проводили танковые дивизии. Промышленный центр Кривой Рог, находившийся чуть севернее нашего аэродрома, имел бетонную взлетную полосу, но мы не могли использовать ее.