«Видите, как все завидуют мне и как радуются ухудшению моих позиций? На совещании фюрер заявил, что создает новую уникальную награду для вас, поскольку ваши достижения совершенно уникальны. Тогда представители других родов войск начали возражать против награждения офицера Люфтваффе, которые стали причиной многих наших проблем. Они хотели знать, а могут ли солдаты других родов войск заслужить эту награду, хотя бы теоретически? Теперь вы видите, каково мне приходится».
Он сказал, что никогда не верил в то, что я сумею убедить фюрера изменить его решение запретить мне полеты. Сейчас, когда у меня есть разрешение Гитлера, Геринг уже не может своей властью запретить мне летать. Он просит меня, как уже не раз делал это ранее, принять должность командующего штурмовой авиацией. Но помня, что я сумел переубедить фюрера, полагаю, Геринг и сам не слишком верил в то, что сможет уломать меня, по крайней мере сегодня.
После обеда я сажусь в специальный поезд, направляющийся в Берлин, где меня уже ждет мой самолет, чтобы унести обратно к моим товарищам на фронт. Я пробыл в Берлине всего несколько часов, но этого было достаточно, чтобы собрать целую толпу зевак, так как история о награждении меня Золотыми Дубовыми Листьями уже появилась в газетах и радиопередачах. Вечером я встретился с Риттером фон Хальтом, в то время главой Германского спортивного союза. Он сказал мне, что после долгих споров сумел убедить Гитлера в том, что после войны именно мне следует возглавить спортивное движение Рейха. Когда я закончу писать свои военные мемуары и передам своему преемнику нынешнюю должность, мне предложат этот пост.
По дороге на фронт я заворачиваю в Гёрлиц, чтобы повидать семью, и беру курс на Будапешт в тот день, когда сообщения о положении на этом участке фронта становятся особенно печальными. Когда я приземлился, личный состав эскадры был построен, и старший из командиров групп поздравил меня от имени всей эскадры с новой наградой и званием. И тут же мы поднимаемся в воздух, чтобы совершить очередной вылет в район Будапешта.
«Могу держать пари, что если бы русские зенитчики знали, сколько золота и бриллиантов летит у них над головами, они целились бы гораздо лучше и вылезли бы из кожи, чтобы попасть», — мрачно пошутил один из механиков.
* * *
Через несколько дней я получаю приглашение от венгерского лидера Салаши посетить его штаб-квартиру, расположенную к югу от Шопрона. Меня сопровождают командующий венгерскими ВВС генерал Фюттерер и Фридолин. В благодарность за нашу борьбу с большевиками в Венгрии Салаши вручает мне высочайшую венгерскую военную награду — Медаль за храбрость. До сих пор ею были награждены только семеро венгров. Я восьмой в этом списке и единственный иностранец. Вместе с наградой мне вручают жалованную грамоту на владение поместьем. Впрочем, оно не слишком меня интересует. Я должен буду вступить во владение им после войны и наверняка сделаю его местом отдыха для летчиков своей эскадры.
В середине января мы получаем тревожное сообщение, что Советы начали наступление с плацдарма в районе Баранова и уже подошли вплотную к Силезии. Силезия — это мой дом. Я прошу немедленно перевести мою эскадру на этот участок фронта. Однако конкретный приказ поступает лишь 15 января. Мне приказано перебросить всю эскадру, за исключением 1-й группы, в Укдетфельд в Верхней Силезии. Так как у нас не хватает транспортных самолетов, мы везем первую смену механиков и оружейников на своих Ju-87, чтобы иметь возможность начать операции сразу после прибытия. По пути мы совершаем посадку для дозаправки в Ольмюце. Когда мы пролетали над Веной, командир противотанковой эскадрильи сообщил по радио:
«Мне придется сесть… проблемы с мотором».
Я очень недоволен этим, но не только потому, что «неполадки» в моторе скорее всего вызваны тем, что его невеста живет в Вене. Самое скверное — на его самолете летит дежурный офицер лейтенант Вейсбах. Это означает, что его не будет с нами, когда мы сядем на новом аэродроме, и мне снова придется самому сидеть на этом проклятом телефоне!
Мы приближаемся к месту назначения, пролетая над знакомыми, покрытыми снегом склонами Судет. Кто мог бы подумать, что однажды мне придется совершать боевые вылеты здесь? Когда мы находились в бескрайних русских степях — в 1700 километрах от дома, и когда нам пришлось в первый раз отступать, мы весело шутили: «Если так пойдет и дальше, скоро мы окажемся в Кракове».
Мы относились к этому городу как к типичной тыловой базе снабжения со всеми удобствами, которыми располагает город столь солидных размеров, и в силу этого обладающей известной привлекательностью. Но теперь эта шутка стала правдой, причем худшей, чем мы могли предположить. Краков уже захвачен русскими и находится далеко за линией фронта.
Мы приземляемся в Удетфельде. От командира авиадивизии, расположенной здесь, узнать почти ничего невозможно. Положение запутанное, связи с нашими передовыми частями почти нет. Мне говорят, что русские танки находятся в 40 километрах к востоку от Ченстохова, но достоверно не известно ничего. Так случается всегда, когда события выходят из-под контроля. Танковая «пожарная бригада» на этом участке фронта состоит из 16-й и 17-й танковых дивизий. Однако они в данный момент окружены и отчаянно сражаются за свою жизнь, а потому не могут прийти на помощь другим частям. Кажется, русские снова начали крупное наступление. В течение ночи они вклинились в оборонительные порядки 16-й и 17-й танковых дивизий, а потому нам следует проводить свои атаки с особой осторожностью. Один факт, что какие-то танки находятся в глубине русских позиций, не служит гарантией того, что они являются вражескими. Это вполне могут оказаться наши части, пытающиеся пробиться к своим. Поэтому я приказал всем пилотам перед атакой самым тщательным образом удостовериться, что перед ними советские войска. Перед отлетом из Венгрии все самолеты были вооружены, однако до сих пор про наши бензовозы не слышно ничего. Я бросаю быстрый взгляд на указатель запаса топлива, его может хватить только на один короткий вылет. Через 20 минут после приземления в Удетфельде мы снова поднимаемся в воздух, чтобы совершить свой первый боевой вылет на этом участке фронта. Мы уже видим Ченстохову. Я осматриваю дороги, идущие на восток, по которым, если верить донесениям, движутся советские танки. Мы пролетаем над самыми крышами зданий. Но что движется там внизу? По главной улице катит танк, за ним второй, третий… Они очень похожи на Т-34, однако это просто невозможно. Это, скорее всего, танки 16-й или 17-й танковой дивизии. Я делаю еще один круг. Теперь я вижу, что не ошибся: это действительно Т-34, на броне которых сидит пехота. Несомненно, это иваны. Это не могут быть трофеи, которые иногда используют наши танкисты, так как в этом случае они начали бы пускать сигнальные ракеты или нарисовали бы на крышах башен свастики. Последние сомнения улетучиваются, когда я вижу, что пехотинцы открывают по нам огонь. Я отдаю приказ атаковать. Мы не можем использовать бомбы, пока противник находится в городе. В этом случае всегда остается вероятность, что рядом находятся мирные жители, так как они могут быть захвачены врасплох и не успеть эвакуироваться из города. Провода высоковольтной линии, высокие дома с антеннами на крышах и другие препятствия делают атаку с бреющего полета для наших вооруженных пушками «Штук» крайне сложной. Некоторые Т-34 кружат вокруг городских кварталов, поэтому, заходя в пике, очень легко потерять их из вида. Я уничтожаю 3 танка в центре города. Эти танки должны были появиться откуда-то, они явно прибыли в город не одни. Мы летим на восток вдоль железнодорожной линии и шоссе. В нескольких километрах от города мы обнаруживаем вторую группу танков, которая катит впереди колонны грузовиков с пехотой, различными припасами и зенитными орудиями. Здесь, на открытой местности, мы чувствуем себя в своей стихии и преподносим русским неприятный сюрприз. Постепенно подкрадываются сумерки, и мы возвращаемся на свою базу. Горят 8 танков, а мы израсходовали все боеприпасы.