Наконец подвернулся удобный случай. Но в самый последний момент вмешалось министерство, которое разрешило использовать только учебные бомбы. Однако они при падении должны были выбрасывать столб дыма для большего реализма.
Парни взлетели один за другим. Они сбрасывали бомбы с высоты 100 футов. Хотя пилоты старались изо всех сил, результат оказался скверным. Кто-то просто промазал. У других бомбы рикошетом отскакивали от земли, перелетали через здание и взрывались в четверти мили от цели. Мы многому научились в тот день. Оказалось, что бомбометание с бреющего полета гораздо сложнее, чем мы думали. Оказалось, что рикошетирующие бомбы могут пролететь большое расстояние, если взрыватель установлен в хвостовой части. Кто-то высказал предложение приделать к бомбам штыри, чтобы они втыкались в землю, как дротики. Победил в соревновании Джонни Чик, который сумел всадить бомбу прямо в окно спальни. Это было довольно забавно, потому что в дартс он всегда проигрывал.
Так прошел декабрь. Один или два раза мы устроили соревнования. Мы практиковались в посадке и бомбометании. Так мы пытались занять самих себя, но в целом мы изнывали от безделья. Мы уже начали думать, что идет какая-то странная война.
Как-то раз я вместе с Оскаром полетел в Сент-Атен в Южном Уэльсе, чтобы забрать какое-то секретное оборудование для наших «Хэмпденов». Полет оказался сложным, так как всю дорогу нас сопровождали низкие тучи.
Когда мы выскочили из облачности над Бристольским каналом на высоте 500 футов, корабли какого-то конвоя немедленно открыли по нам огонь и едва не сбили обоих. Нас спасла лишь не слишком хорошая меткость наводчиков. А на аэродроме мы застряли. Погода стала еще хуже, и мы решили заночевать здесь, чтобы улететь на следующий день. Это меня вполне устраивало, потому что я сумел побывать в доме Евы и познакомиться с ее родителями. Затем мы покинули Кардифф.
А потом подошло Рождество, наше первое военное Рождество. С самого утра мы находились в готовности к вылету, чтобы атаковать вражеские торговые суда. Когда подошло время ленча, мы достали апельсины и прочие деликатесы из бортпайка, положенного только в полете. И думали о тех счастливчиках, которые могут сейчас хорошенько выпить и повеселиться. Но кто-то наверху услышал наши молитвы, и вылет отменили. Вечеринка таки состоялась. Сначала мы отправились в столовую рядового состава, которая была затянута пеленой табачного дыма. Праздник начался с громких воплей, каждая эскадрилья пыталась переорать соседей. Сначала брала верх 49-я, потом 83-я, потом снова 49-я, а кончилось все адской какофонией.
Мы вспомнили старую традицию Королевских ВВС. В день Рождества офицеры обслуживали рядовых, а рядовые получали право звать офицеров по именам, кому как захочется. Поэтому нам пришлось выслушать немало неприятного. Одна кружка пива сменяла другую, причем все быстрее и быстрее. Вечеринка становилась все более грубой, а словечки — все более резкими. Но тут пригодилась другая традиция, по которой офицеры должны покинуть праздник, когда по воздуху начинают летать стулья, иначе им (офицерам, а не стульям) придется плохо.
Затем мы отправились в сержантскую столовую, где любой из сержантов имел право плеснуть джина в офицерскую кружку с пивом. Мне подливали несколько раз, и я просто не помню, как добрался до дома. Никого за это не наказывали. Рождество! Никто не знает, удастся ли нам встретить еще одно.
После того как мы убедились, что рядовые и сержанты хорошо повеселились и налились пивом под завязку, мы отправились в офицерскую столовую на свой собственный праздник. Это был просто кошмар. Вечеринка превратилась в мальчишник, так как на ней не было ни одной девушки. Но какой получился мальчишник! Сначала каждая эскадрилья уселась отдельно, потом кто-то крикнул:
«Парни, идите сюда! К черту церемонии!»
Я еще помню, что меня извлекли из-под груды тел, чтобы доставить к телефону. Это звонила Ева, которая хотела поздравить меня с Рождеством. Затем я отправился обратно в эту свалку. Просто чудо, что никто не пострадал.
Наконец я подумал, что неплохо бы отправиться в постель. Я крепко надрался и обнаружил, что идти прямо очень непросто. Пока я пробирался по коридору, мне по пути попались четыре огнетушителя. Я не заметил их отчасти потому, что в коридоре было темно, отчасти потому… понятно, почему. В любом случае, я налетел поочередно на все четыре, и все они сработали. Я просто не знал, что делать. Сначала я пытался поставить их так, чтобы пена перестала заливать коридор. Это не удалось. Они на секунду замолкали, а потом снова начинали поливать мои брюки. Справиться с ними было просто невозможно, и я вышвырнул их в окно. Вот шума-то было! Стекла звенят, огнетушители булькают… Я добрался до постели с приятным сознанием, что сделал все возможное, чтобы выпутаться из сложной ситуации.
Но на следующий день клерк столовой холодно сообщил мне, что меня на месяц лишают спиртного, учитывая погром, который я учинил в столовой. Я страшно разозлился и помчался искать Вилли Снайта. Однако он нашел способ меня утешить.
«Подумай, Гиббо, все, что ни делается, делается к лучшему. Ты сэкономишь кучу денег и сможешь потратить ее на подарки для своей девушки».
Это звучало разумно, и целый месяц я не прикасался к спиртному.
Закончился 1939 год. Закончился он как-то неправильно — пьянкой, а не боевым вылетом. Но если бы мы знали, что нас ждет в последующие 3 года, попойка, была бы еще грандиозней.
Мы долго будем помнить начало января 1940 года. Начались сильнейшие снегопады, и снег лежал буквально повсюду. Он засыпал взлетные полосы и завалил двери ангаров, он забивался в кабины самолетов и сделал нашу жизнь почти невыносимой. Дорога на Линкольн была закрыта на целую неделю. В столовой кончилось пиво. По нашей просьбе прилетел дальний бомбардировщик «Уэлсли» и сбросил на парашюте несколько ящиков, однако парни быстро выпили все.
Как-то вечером мы вместе с Маллом решили отправиться в кино в Линкольн. Сквозь непроглядную пургу мы покатили по шоссе на моем автомобиле. Различить что-либо за ветровым стеклом было просто невозможно. Маллу пришлось идти рядом с автомобилем, держа в руке фонарь, пока я сидел за рулем. Мы еле ползли. Совершенно неожиданно мы снова оказались перед воротами базы. В темноте и метели мы где-то ухитрились сбиться с пути, списали круг и вернулись в то место, откуда выехали. В этим вечером в кино мы так и не попали.
Пара офицеров, которые воевали еще в прошлую войну, сказали, что в такую скверную погоду нам остается лишь одно — собираться вокруг пианино и петь хором. Поскольку собственных идей у нас все равно не было, мы решили попробовать. Поэтому мы собрались все вместе, Джекки Уитерс барабанил по клавишам, а парни сидели вокруг с кружками пива в руках. Впрочем, у меня был апельсиновый сок. И мы пели, старательно надрывая глотки. Было исполнено множество песен, кое-какие получились хорошо, кое-какие (точнее, большинство) — плохо.
Как-то вечером Оскар ввалился в столовую, покатываясь со смеху. Это было настолько непохоже на Оскара — смеяться во все горло, — что мы поинтересовались, не плохо ли ему. Он с трудом выдавил: