– Капрал Беннет, вчера во время ночной поверки что вы обнаружили в бараке № 808?
– Все были налицо или в отсутствии по уважительным причинам, сэр, за исключением рядового Джексона.
– Вы в этом уверены?
– Да, сэр.
– Можете клятвенно засвидетельствовать этот факт?
– Да, сэр.
Черт побери, я был так утомлен, что даже не злился на капрала. Я просто с интересом слушал, что они говорят, как будто речь шла о ком– то другом.
– Рядовому Джексону, – сказал капралу ротный командир, – быть в этом здании под арестом впредь до особого распоряжения. – Он обратился ко мне: – Вы позавтракали?
– Нет, сэр.
Он повернулся к капралу.
– Позвоните дежурному по столовой, чтобы прислали сюда еды для него.
– Есть, сэр, – сказал капрал.
Ротный командир ушел в свой кабинет, а капрал позвонил дежурному по столовой. Спустя немного явился Джо Фоксхол с полным подносом еды.
– Я услыхал, как дежурный по столовой назвал твою фамилию, – сказал он. – Что случилось?
– Самовольная отлучка.
– Кто донес на тебя?
– Вот этот капрал.
Джо посмотрел на капрала.
– Что это с тобой? – сказал он.
– Это мой долг, – ответил капрал.
Пока Джо объяснялся с капралом, я вспомнил про карточку, которую дала мне та женщина. Я достал карточку и подал ее Джо.
– Позвони по этому телефону, – сказал я. – Скажи ей, что звонишь по моему поручению, и передай, что я попал в беду, скажи – основательно.
– Ладно, – сказал Джо.
Через десять минут Джо вернулся в канцелярию, но в это время ротный командир разговаривал там с капралом, так что Джо только посмотрел на меня, кивнул и ушел. Я понял, что он ей звонил и все передал. Я просидел на скамейке до половины четвертого. В канцелярию то и дело под всяким предлогом забегали ребята, чтобы взглянуть на меня – арестованного за самовольную отлучку. В половине четвертого ротный командир вызвал меня и, когда я явился по форме, сказал:
– Возвращайтесь к своим служебным обязанностям.
Больше он ничего не сказал.
Я вернулся к своему столу, сел и сразу заснул. Немного погодя меня разбудил Джо Фоксхол и спрашивает:
– Ну, как дела?
– Ротный командир приказал мне возвратиться к служебным обязанностям. Отдай мне ту карточку.
– Ты не возражаешь, если я перепишу себе телефон и адрес?
– Ладно, только не беспокой ее зря.
– Кто она такая?
– Дама из Сан-Франциско.
– Я бывал в Сан-Франциско, – сказал Джо. – Мы живем в Бейкерсфилде, но когда я учился в Калифорнийском университете в Беркли, я каждую субботу ездил в Сан-Франциско.
– Ладно, – сказал я.
Джо переписал телефон в свою записную книжку.
Я встал и пошел в уборную побриться.
Побрившись, я вернулся к своему столу, чтобы посидеть и подумать. Я решил, что мне нужно наконец кое в чем разобраться. Что это, собственно говоря, я выделываю? Вот уже больше сорока восьми часов, как я даже не прилег как следует. Пью, почти не переставая. Часами брожу по улицам, и только оттого, что услышал, как какая-то женщина поет песню, которую я знаю и люблю, – песню, которую может запеть просто так каждый встречный, – я вдруг сблизился с этой женщиной.
Отец опять сбежал – но ведь он пропадал таким же манером каждые два-три месяца все эти годы, так почему же я вдруг из-за этого тоже пустился бродяжничать? Или прав был отец, когда говорил, что я скоро стану таким же, как он? Я не мог ответить на эти вопросы, так как слишком устал. Мне казалось, что все происходит во сне, с той только разницей, что во сне я всегда знаю, что это сон и что я рано или поздно проснусь. А тут я знал, что это не сон. Но я был так утомлен и настолько не представлял себе, что я буду делать дальше, что подумал – а не является ли действительность тоже сном? А вдруг наша жизнь – это ни что иное, как сон, только более глубокий? Что, если все мы живем в каком-то общем огромном сне? Настолько реально, например, все было этой ночью, когда я жил скорее во сне, чем наяву, и все-таки, конечно, наяву? Насколько реальны были снежные улицы, где появилась эта женщина, поющая мою песню? Насколько реальна была она сама, с ее гордо посаженной круглой головкой, с ее толстенькими беленькими пальчиками, с удивительной способностью набирать телефонные номера и разговаривать вполголоса весьма деловитым тоном? Существовала ли где-нибудь на свете эта девушка с длинными рыжими волосами, ведущая какой-то непонятный для меня образ жизни? А капрал Беннет – да был ли он на самом деле? Слышал ли я этот голос, который сказал: «Вы в армии, дружище»? А этот коротышка ротный, который в столовой складывал крест-накрест под скамейкой коротенькие ножки и во время еды нетерпеливо постукивал башмаками? Был ли он реален, когда превратился в могучий глас военного закона и порядка и заявил: «Рядовому Джексону быть под арестом»? Могло ли это быть на самом деле, чтобы восемь или девять миллионов людей одной нации согнали, как скот, небольшими группами вроде нашей, где каждый все-таки стремится жить своей собственной жизнью?
Я подошел к столу писателя, чтобы позвонить по телефону. Карточка с номером телефона моей новой знакомой была у меня в кармане. Когда я хотел ее вынуть, я обнаружил в кармане сложенные листки письма, которое я написал отцу прошлой ночью. Я развернул листки, прочел первые несколько фраз, бросил листки в корзинку и позвонил своей знакомой. Я поблагодарил ее за то, что она выручила меня из беды, и она мне сказала:
– Приезжайте ко мне обедать в семь часов.
– Как зовут ту девушку с рыжими волосами?
– Зачем вам это?
Ну, я не знал, как ей объяснить – да никакого объяснения у меня не было, – просто я думал об этой девушке все время с тех пор, как ее увидел. Я не знал, что сказать.
– Не знаю, просто так, – сказал я.
– Она вам понравилась?
– Мне бы хотелось узнать, кто она такая.
– Приходите в семь часов обедать, и я вам скажу.
Я еще посидел немножко за столом писателя. Тут он вошел, неуклюже ступая, и сказал:
– Сидите, не вставайте. Вы имеете такое же право сидеть в моем кресле и за моим столом, как и я, ибо полковник только что дал мне новое задание на сценарий.
– Сколько времени в нашем распоряжении?
– Месяц.
– Я напишу его завтра.
– Нет, – сказал писатель, – давайте сделаем, как все. Давайте подумаем две-три недели – так будет легче, и таков здесь обычай.