И он вышел.
Юнис, Капулетти и Потер после его ухода пытались быть ко мне снисходительными, но их поведение скорее походило на отношение начальника полиции к несчастному игроку, который оставил в казино последнюю рубашку…
Прошли целые сутки, прежде чем мне удалось дозвониться до полковника Макдугала в Бад Вильгунген.
— Ничего не поделаешь, — сказал он мне. — Все это целиком передано в Управление военной информации. И уж раз они прислали известного кинематографиста из Голливуда, то любой протест бессмыслен. Не унывай, Петр. Я лично буду настаивать, чтобы автором комментариев был человек из армии. Ведь все съемки сделали наши парни.
Я пошел к Виктору в отель.
Он был великодушен. Выяснилось, что его решение не нужно даже нигде утверждать — такие он имел полномочия!
— Послушайте, Петр, — обратился он ко мне, водя электробритвой по щеке, — я кое-что смыслю в фильмах и знаю, что и как действует на зрителя. Мне стало дурно после просмотра первых десяти метров пленки, а я как-никак привык к этому…
— Как же вы полагаете лучше показать немцам, что происходило в их стране и от их имени? Число жертв еще не опубликовано. Один офицер из военной администрации занимается статистикой. Так вот он говорил, что общее число жертв исчисляется миллионами.
— Я считаю, что немцы всем этим сыты по горло. На два-три поколения вперед они наверняка не захотят больше ничего общего иметь с нацизмом. Все это слишком печально, — продолжал Виктор. — Разумеется, людей нужно воспитывать. И в принципе я не против воспитательной роли кинематографа, но все же фильм должен развлекать, и я стараюсь развлекать людей интеллигентно. А вот таким способом мы только оскорбим их…
— Этот фильм, конечно, не будет развлечением для публики в Нью-Джерси! Но, видит Бог, неужели мы должны бояться оскорбить бедненьких нацистов? Они не очень-то смущались…
Марк тщательно повязывал темный галстук.
— Послушайте, лейтенант, вот что я скажу вам по секрету. По пути в Вашингтон мне пришлось кое-где останавливаться. Один влиятельный человек доверительно сообщил мне, что мы вовсе не собираемся на долгое время оставлять военную администрацию в оккупированной Германии. Во-первых, военные хотят попасть домой, и в этом их никто не обвинит. А во-вторых, эти люди пристрастны. Нельзя же, черт возьми, стрелять во всякое дерьмо, которое тоже в тебя стреляет, и оставаться после этого объективным!
— Быть объективным? Уж не хотите ли вы сказать, что нацисты объективно были правы?
— Боже упаси! Такое у нас в Голливуде вряд ли кто скажет! Но если быть объективным, то как бы нам они ни симпатичны, они являются, я буквально цитирую слова босса из Вашингтона, «нашими логическими союзниками в недалеком будущем». И поэтому их нельзя оскорблять. А ваш фильм как раз делает это!
— Если я не ошибаюсь, — тихо начал я, — вы один из создателей фильма «Один раз в неделю»?
Марк посмотрел на меня как-то сбоку:
— Теперь я точно знаю, кто вы такой. Вы преждевременный антифашист, да? Это ничего. Некоторые из моих друзей — тоже антифашисты… Я был только соавтором этого фильма. Чего только не натворишь, когда молод! Шоу как-то сказал, что человек, который до двадцатилетнего возраста не стал социалистом, не имеет сердца. А тот, кто не стал им и после, не имеет ума…
— Я не знаю, что значит быть преждевременным антифашистом. Я человек аполитичный. А Шоу за свою долгую жизнь много чего наговорил. Главное — на каких позициях находишься сейчас.
— Точно, — резко бросил Виктор. — Главное — на каких позициях находишься сейчас! И вот что я скажу вам на прощание. Я написал сценарий не только к фильму «Один раз в неделю», который хвалила левая пресса, но и по-настоящему изучал теорию социализма. И пришел к выводу, что рано или поздно социализм победит! Однако, к сожалению, на свете еще слишком много нищих. Зарубите это у себя на носу, лейтенант! У меня в Голливуде есть собственный дом с удобствами, и у меня есть семья, которая привыкла к роскоши. Помимо этого, в Нью-Йорке у меня есть хорошая знакомая со всем, что требуется человеку. И, видит Бог, я сделаю все от меня зависящее, чтобы сохранить все это до конца дней своих. Что будет потом, меня не интересует. К черту с этим!
До Крымской конференции кое-кто считал, что после окончания войны очень скоро забудут о концлагерях. Поэтому, видно, мне и дали поручение сделать такой фильм.
После же Крымской конференции климат основательно изменился, и теперь уже никто не хотел возиться с неприятным делом.
Теперь все кончилось. Сильвио был прав. Ляжешь с собаками, проснешься с блохами! Под фильмом поставят мою фамилию, даже если его содержание будет лишь отдаленным отголоском моих намерений.
Курт тоже был прав, когда говорил, что все в мире взаимосвязано. Нельзя оскорблять нацистов в Аахене! Нельзя серьезно разрушать германскую военную индустрию. Совсем другое дело — сметать с лица земли заводы Шкода, даже если до конца войны осталась всего одна неделя! А если есть логические союзники самого ближайшего будущего, значит, есть и логические противники ближайшего будущего! И в этой мозаике не хватало только маленького камешка — моего кастрированного фильма…
Мой третий «тайный советчик», Ева, наверняка сказала бы мне: «Не сдавайся!»
И я начал действовать. Повсюду звонил, разыскивал друзей, разыскивал майора Брэдфорда — бывшего заместителя коменданта Аахена, капитана Макалистера (он уже был подполковником), написал полковнику Магдугалу…
Тони Брейер, которого я как-то встретил на концерте Миры Хесс в Британском музее, лишь посмеялся над моим донкихотством:
— А ты все такой же наивный, Градец! А они отнюдь нет. Разве они позволят какому-то маленькому лейтенантику создать антинацистский фильм? Вспомни, как они поступили с бедным Георгом. Или недостаточно, что тебя обозвали преждевременным антифашистом? А уж когда они сделают из тебя «запоздалого антифашиста», можешь смело закопать себя в землю…
Однако, когда фильм был скомпонован, неожиданно пришло радостное известие. Полковник Макдугал сдержал свое слово и добился, чтобы текст к фильму написал военный специалист. Им был Оскар Зейфрид, который последнее время сочинял ежедневные комментарии для «1212».
Случилось так, что мы встретились наедине и я подробно рассказал все. Мы договорились, что кое-что из моих первоначальных замыслов он постарается воспроизвести в дикторском тексте, но из чисто тактических соображений решили перед другими делать вид, что не очень-то сошлись.
Четырнадцать дней я вообще не показывался на Норт Аудлетрите. Мы встречались с Оскаром по вечерам и обсуждали сделанное. Осмелев, он стал убеждать Юнис и других, что кое-где в фильме отсутствует логическая связь. Таким образом ему удалось спасти кое-какие сцены, вырезанные ножницами Сэма.
Нам никто не мешал. Марк Виктор был в Берлине. Других же нисколько не интересовала наша работа. Они считали, что судьба моего фильма находится в крепких руках Сэма и режиссера из Голливуда.