Мы заняли фашистские укрытия и установили там три ручных пулемета.
Жертв в батарее не было. Только старый капрал Мафтей остался на поле Лэптару, изрешеченный пулями.
Солдаты выкопали глубокую яму, чтобы ни ветер, ни метель не потревожили его вечного покоя. Старый капрал первым в батарее пал в той справедливой войне, которую мы начали. Он пал в борьбе за правду, которую искал долгие годы.
Сержант Наста наладил связь со своей батареей, с сержантом Илиуцем. В это время зазвонил немецкий телефон. Наста взял трубку. По-немецки попросили к телефону гауптмана.
— Гауптмана? Здесь нет никакого гауптмана, это говорит румынский сержант Наста, понятно?
Тот же голос громко завопил в трубку:
— Rumanen?… Sacramentum! [13]
Больше ничего не было слышно. Телефон замолк.
Затем из дивизиона позвонил майор Фронеску и попросил к телефону командира батареи. Ему доложили, что младший лейтенант Сасу перебежал к немцам и батареей теперь командует сержант Наста. Майор рассвирепел, приказал разыскать и арестовать Сасу и начать бой с немцами. Но, услышав, что мы уже заняли позицию немецкой батареи, он стал грозить нам расстрелом за то, что мы действовали без его приказа. Роман, который слушал этот разговор по параллельному проводу, вмешался:
— Но, господин майор, у нас же был приказ.
— От кого, олух? — разозлился еще больше майор.
— Как от кого? От Румынской коммунистической партии.
В эту ночь никто не спал. Бухарест ожил. В слепом, затемненном городе зажигались огни. Одно за другим освещались окна. Ночное небо прорезали десятки прожекторов, их лучи то собирались в пучок, то весело разбегались. Изредка со станции Бухарест-товарная или из Бэнясы доносились пулеметные очереди.
Занималось утро. Первые лучи солнца окрасили воду в пруду Лэптару в кроваво-красный цвет. С востока подул свежий ветер; он принес запах спелой кукурузы и фруктов. Со стороны Бэнясы все еще слышались глухие раскаты канонады, небо озарялось вспышками.
По полотну железной дороги к батарее бежала босая невысокая девушка в цветастом платке.
Сорок человек внимательно следили за ней. От земли поднималась прозрачная пелена тумана. И сквозь туман, как фата моргана, виднелись две босые ноги, белое платьице и цветастый платок. Когда слышался отдаленный грохот и щелканье пулеме тов, девушка на минуту останавливалась и затем бежала снова в нашу сторону. Когда она была на расстоянии двух десятков метров, Роман вышел к ней из укрытия. Это была Иляна.
— Иди сюда! Каким ветром тебя занесло к нам?
— Ветром свободы, — ответила Иляна. — Рабочие-железнодорожники посылают вам свой привет. Они восхищены вашей победой над фашистской батареей. Товарищ Георге сам не смог прийти — его вызвали в штаб отрядов патриотической гвардии. Уже сформировано несколько батальонов рабочей гвардии.
Иляна увидела меня. Глаза ее радостно заблестели. А может быть, мне это только показалось?
Мы лежали, выставив автоматы вперед, на край бруствера. Когда Иляна, жалуясь на то, что устала, села рядом со мной, все рассмеялись. Любивший пошутить Олтенаку подтолкнул меня в бок и сказал:
— Так обними же ее — усталость как рукой снимет. За фашистами мы понаблюдаем сами!
Я притворился, будто ничего не слышу. Мы смотрели с Иляной на восходящее солнце, на город и вспоминали детство, когда мы на рассвете прибегали друг к другу и рассказывали новые сказки о храбрецах и драконах.
А над Бухарестом, словно королева с золотыми распущенными волосами в короне, сверкающей тысячами драгоценных камней, поднималось солнце. И каждый его луч был лучом надежды, лучом победы.
Многие совсем по-другому представляли войну с гитлеровцами. Раз заключено перемирие и Антонеску арестован, думали они, значит, война окончена. Теперь осталось только разоружить и отправить противника в лагеря для военнопленных, а самим готовиться к торжественной встрече советских войск с оркестрами и литаврами. Может быть, поэтому в первый же вечер с окон была снята маскировка и тысячи людей высыпали на улицы. Но радость продолжалась недолго. Уже на рассвете в ясном и чистом небе появились летевшие на большой высоте горбатые «штукасы». Они безнаказанно кружились над Бухарестом, затем пикировали с молниеносной быстротой и с ожесточением сбрасывали бомбу за бомбой. Немецкие самолеты не встретили никакого отпора; орудия и пулеметы молчали, и хищные горбатые птицы хозяйничали в небе почти все утро. Снова жертвы, снова пожары и разрушения. В городе началась паника. Ходили самые невероятные слухи. Говорили, будто румынская армия продолжает воевать на стороне немцев, что Антонеску бежал к Гитлеру, что в Констанце высажен десант с сотен американских кораблей, что американцы сбросили в Бузэу миллион парашютистов, закрыв русским дорогу через Румынию. Поэтому будто отношения между русскими и американцами прерваны и между ними началась война.
Сержант Наста попытался по телефону связаться с дивизионом, чтобы выяснить обстановку, но дивизион не отвечал. Тогда послали туда на машине Луку, и он, вернувшись, доложил, что дивизиона на старом месте нет и неизвестно, где он сейчас находится.
Часов в семь утра на батарею пришел какой-то младший лейтенант. Он был уже немолод, — видно, призвали из запаса. Командование столицы назначило его на должность командира 101-й батареи вместо дезертировавшего младшего лейтенанта Сасу.
Новый командир приказал всем построиться и, приняв рапорт, подал команду «Вольно». Бойцы сразу почувствовали, что он с «гражданки». Об этом говорила и плохо пригнанная форма, и большие, не по размеру сапоги, и пилотка, едва прикрывавшая полголовы.
— Садитесь, — сказал новый офицер, показывая на траву, и сам тоже сел. — Можно курить.
Солдаты, не обращая внимания на командира, оживленно заговорили между собой, озабоченные новым поворотом политических и военных событий.
Младший лейтенант стал расспрашивать Насту, откуда он родом, какая у него специальность, как зенитчики переносили бомбежку, чья была идея неожиданно атаковать немецкую батарею и о многом, многом другом.
Наста отвечал спокойно, сдержанно, без всяких прикрас. Когда он дошел до атаки на немецкие позиции, озабоченное лицо офицера, изрытое оспой, разгорелось.
Когда Наста кончил рассказывать, сержант Илиуц поднял два пальца, как на уроке в школе, и попросил разрешения говорить.
— Говори, сержант, говори!
— Господин младший лейтенант, мы даже не знаем, как вас зовут, откуда вы и — самое главное — что мы теперь будем делать.
Младший лейтенант усмехнулся и нехотя заговорил о себе.
— Меня зовут Арсу, младший лейтенант запаса Ион Арсу. Десять лет я учительствовал в селе на берегу Дуная. Окончил училище полевой артиллерии, но, что поделаешь, призвали меня в зенитную. Командовать пока не приходилось. Занимался снабжением, охраной складов. А вчера меня вызвали в штаб и вручили приказ. Вот так я и стал командиром вашей батареи.