Зенитная батарея заняла позиции у выхода из Хармана прямо перед селом Илиени, еще занятым хортистами.
Из Бухареста через освобожденную долину Праховы шли на фронт эшелоны с войсками и боеприпасами. На станции Брашов ежедневно разгружались сотни вагонов, но железнодорожный узел все же не успевал справляться со всей этой массой людей и техники. Поэтому многие эшелоны останавливались за две станции до Брашова, и солдаты шли маршем прямо на Хэрман, минуя Брашов.
Однажды вечером появились пандуры. Известие о том, что хорошо обученные и вооруженные советским оружием воины выгрузились в районе боевых действий у Хэрман — Илиени, вызвало такое воодушевление среди солдат, что они буквально осаждали тех, кому уже посчастливилось с ними встретиться. Прибывший в Илиени из Брашова связной 6-го Кэлэрашского полка, хваставший, что он своими глазами видел панду ров, был буквально атакован солдатами.
— Значит, ты говорил с ними?
— Ну как же все это случилось?
— Как они выглядят?
— Прекрасно, приятель. Все на них новенькое. Одеты во все советское, курят русскую махорку, и оружие у них первый сорт; в общем, войско что надо. И без ругани и зуботычин, не то что у нас.
— Скажешь тоже… Армия без зуботычин все равно что свадьба без музыкантов.
— Дайте ему рассказать! Значит, ты говоришь, они идут сюда?
— Да, сегодня же ночью они должны занять позиции между нами и горными стрелками.
Если бы вдруг стало известно, что кто-то прибыл с Луны или с далекой планеты, то и подобная весть была бы встречена, пожалуй, с меньшим интересом, чем приход панду ров. Солдаты возбужденно переговаривались. Подумать только, целая дивизия, да нет, даже две дивизии: говорят, недавно сформирована еще одна! Представляете, в открытом бою, бок о бок с советскими войсками, расквитаться с гитлеровцами за всю их «помощь» и «заботы»! Вот это здорово!
Той же ночью добровольцы-пандуры заняли позиции. Справа от 101-й батареи окопалась рота противотанковых ружей.
Лейтенант Вишан, командир роты, и младший лейтенант Костя, пришли навестить своего соседа младшего лейтенанта Арсу.
По свежевырытому окопу Илиуц проводил их на командный пункт батареи.
— Принимаете гостей? — спросили пандуры.
— Милости просим. Извините только, в квартире еще нет ванны…
— Да у нас тоже пока нет. Дождя-то еще не было… — поддержал шутку Вишан.
— Стаканчик рому?
— Ну вот еще. Когда идешь на свидание, берешь с собой что-нибудь получше! — Костя вынул из кармана фляжку с водкой.
Выпив но глотку, все склонились над картой, освещенной электрическим фонарем. Вишан и Арсу договорились о взаимодействии в бою, условились о едином коде и сигналах. Наста вместе с несколькими зенитчиками попросился в роту пандуров.
— Хотите нанести нам ответный визит? — спросил его Вишан.
Арсу разрешил.
По дороге сержант-пандур Епуре рассказал зенитчикам о том, как вся его рота попала в плен на Дону в 1942 году, как застрелился дурак-капитан, как они, румынские военнопленные, словно стадо, под конвоем, долго добирались до лагеря. Здесь они медленно, очень медленно стали приходить в себя и разбираться в происшедшем. Нет, не они, а буржуазия и правительство, пославшие их сюда на смерть, были виноваты в том, что Румыния воевала с Россией. Вскоре делегация военнопленных попросила разрешения у советского командования принять участие в борьбе против фашистов. Советское правительство пошло навстречу военнопленным. Они прошли подготовку в специальном лагере под Рязанью и отправились на фронт. События 23 августа застали их дивизию на Днестре. Пандуры дошли до Бухареста и двинулись оттуда дальше на фронт.
Айленей свернул самокрутку из махорки, предложенной ему сержантом Епуре, и спросил:
— А в каком полку вы были, когда попали в плен?
— В двадцать втором Дымбовицком.
— В двадцать втором?! — Айленея бросило в дрожь. Ведь его брат был тоже в том же полку… — В двадцать втором полку тринадцатой дивизии?
— Да-да, именно так!
— Может, вы знали моего брата, он погиб под Чернышевской. Так было написано в телеграмме, присланной нам из полка.
— Я тоже попал в плен под Чернышевской. Как звали твоего брата?
— Капрал Айленей Константин… Он был пулеметчиком.
— Айленей Константин? И ты говоришь, он погиб?
— Да, мы получили извещение, мама уже четыре раза варила кутью с тех пор.
— Ну что тебе сказать? Я не помню, чтобы у нас был пулеметчик-капрал с такой фамилией. Но у нас есть офицер-пандур, командир третьей роты, младший лейтенант. Его зовут не то Апарией, не то Айленей.
— Да нет, какой там офицер!… Мой брат простой капрал!
— Эхе… Это ничего не значит. У нас, пандуров, как и в Красной армии, каждый солдат может стать офицером, если у него голова на плечах. Вот, например, младший лейтенант Костя тоже был сержантом. Понимаешь?
Айленей недоверчиво покачал головой. Документ есть документ: «Капрал Айленей Константин пал за веру». Мертвые не воскресают. Только Лазарь — воскрес, да и то в Библии. А он, Думитру, в святых не верит.
Епуре бросил на землю окурок, растер его сапогом и стал внимательно слушать сержанта Насту, который рассказывал о том, как тяжело им пришлось на фронте в Джулештях во время налетов и как они захватили немецкую батарею ночью 23 августа.
Вспомнив о Сасу, Наста сжал кулаки и выругался:
— Сволочь, предатель, сбежал с фрицами. Попался бы он мне, я бы с него шкуру спустил.
Пандуры слушали как «зачарованные и с восхищением смотрели на Насту и остальных зенитчиков. Да, им есть чем похвалиться. Что ни говори, немецкая зенитная батарея и два «мессершмитта»! А вот пандуры еще не получили боевого крещения, они еще не воевали с фашистами.
Айленей уже ничего не слышал. «А если все-таки Костикэ жив… — думал он. — Ведь и Епуре считался погибшим. Да и тысячи других пленных… Может быть, и Костикэ удалось спастись. Может, он был только ранен. Его могли подобрать русские…»
Сержант Наста кончил рассказывать, зенитчики собирались возвращаться к себе на батарею. Расстались, как старые друзья.
Епуре, видя погрустневшего Айленея, который тоже собрался уходить, поднялся с копны сена и обнял его.
— Давай пойдем в третью роту. Сам посмотришь на нашего младшего лейтенанта. Терять тебе нечего. Если это не он, уснешь спокойно. А так будешь мучиться всю ночь…
— Как же можно будить офицера, сержант? Он же обругает нас за то, что мы подняли его среди ночи.
— У нас, браток, никто не ругается и никто рук не распускает, у нас ко всем человеческое отношение, понял? Ну, может, удивится — и только. Да и удивительного ничего нет. Кто теперь не ищет родных? Пойдем! Тут недалеко, всего сто метров.