Ведь вам только тридцать один год! Впереди целая жизнь, а жизнь такой красивой женщины будет, вне cомнения, наполнена радостью и наслаждениями... Я добьюсь помилования. Слышите? Фюрер не сможет отказать мне! Но при одном условии: вы назовете все имена. Те имена, которые вы знаете и которых до сих пор не назвали... Только мне, фрейлейн Штраух! Она молчала.
— Я выдам вам одну тайну, - сказал Шелленберг -Фюрер разгневан. Суд приговорил вас к отсечению головы. Однако вам не отрубят голову. Вас повесят на железном крюке. Пробьют вам крюком горло и вы будете висеть несколько часов, истекая кровью... Такова воля фюрера.. Неужели вам не жаль самой себя? Неужели вы настолько фанатичны? Неужели вы не немка, в конце концов?!
— Я бы хотела жить... — проговорила она.
— Это зависит от вас одной! — обрадовался Шелленберг. — Вы не могли работать только с фон Топпенау! У вас наверняка есть другие люди! Кто они, Штраух? Назовите их — и вы помилованы! Даю вам честное слово! Назовите их!
Она покачала головой.
— Господин Шелленберг- Вы отнимаете у меня всякую надежду. Если вы предполагаете, будто я настоящая разведчица и опасный враг, значит, меня не помилуют: Ведь мне нечего сказать вам». Боже мой! Мне нечего сказать вам!
Ей было трудно, умереть. И так страшно... Слезы душили.
Но теперь можно было дать волю слезам...
Вы отпихнули протянутую вам руку, фрейлейн Штраух! - с деланой горечью произнес Шелленберг.
Мне очень жаль, но вы отпихнули протянутую руку.
— Я прошу о помиловании! — сказала она сквозь слезы. — Это все, что мне осталось...
Она не слышала звонка, слышала только, как отворилась дверь, как вошла женщина в черном мундире и взяла ее за плечо:
— Идите!
Эсэсовцы отвели ее обратно в камеру с голым топчаном.
Она упала на доски и закусила губы.
О том, что ей отказано в помиловании, Инга Штраух узнала на следующий день.
В конце января 1943 года англо-американская авиация предприняла очередной массированный налет на Берлин. Зловещий вой сирен раздался внезапно. Люди бросились в ближайшие бомбоубежища.Советник Реннер, собиравшийся пройтись пешком от Министерства иностранных дел до Унтер-ден-Линден, где назначил встречу с супругой, вынужден был спуститься в подвал первого попавшегося дома.
Бомбовый удар длился около часа. Стены подвала ходили ходуном.Плакали дети.
Сидевший рядом с Реннером на деревянной скамье пожилой человек в черном драповом пальто и старомодной черной шляпе шевелил губами: молился.
Реннер сидел, стиснув в коленях руки в замшевых перчатках.
Наконец гул разрывов утих. Земля перестала уплывать из-под ног. Только песок еще сочился с потолка.
— Господи! Какой ад! — произнес человек в старомодной шляпе. — Изверги! Они убивают людей! Мирных людей!
Реннер кивнул.
— Простите, я не представился, — сказал человек в старомодной шляпе. — Директор отдела страхования «Альянс концерна* Штаубе...
— Реннер, — сказал Реннер. — Советник Реннер.
— Очень рад, — приветствовал Штаубе, касаясь шляпы. — В какое ужасное время мы живем, господин совет ник! В какое время!
— Мы воюем! — сказал Реннер.
— Да, да, конечно! Но такие налеты. Столько трагедий! Отбоя еще не давали.
— Ну, мы тоже не щадим врага, — сказал Реннер. До войны я служил в Варшаве. Перед сентябрем тридцать девятого года уехал. Потом довелось побывать в Варшаве еще раз... Там камня на камне не осталось.
— В Варшаве? Вы служили в Варшаве?
— Да.
Директор отдела страхования замигал и придвинулся поближе.
— Если вы служили в Варшаве, то должны были знать графа фон Топпенау, — тихонько сказал он.
— Вы его знали, не правда ли? Графа Эриха фон Топпенау? Да, знал. Он плохо кончил.
— Да, да! Говорят, оказался предателем! Кто мог подумать! Знаете, я недавно видел его жену.
— Ею жену? Анну-Марию?
— О, вполне достойная дама!.. Дело в том, что граф фон Топпенау имел «Алмис шишгрме» страховой счет на пятьдесят тысяч марок И фрау обратилась к нам с просьбой выплатить эту сумму
— Ей выплатили?
— Видите ли, я вынужден был обратиться с запросом в гестапо. Ведь на счет Топпенау наложили арест... Но, представьте, гестапо разрешило выдать деньги. А поскольку требовалось свидетельство о смерти... э... графа фон Топпенау, мне прислали это свидетельство. Так что я имел право выдать деньги на законном основании.
— Гестапо представило свидетельство о смерти? Любопытно! В министерстве ходил слух, что граф казнен в десятых числах декабря.
— О нет! — возразил Штаубе. — Я точно помню, что в качестве даты смерти было указано двадцать третье декабря прошлого года. У меня хорошая память на даты!
— Самому Топпенау от этого не легче, пожалуй, — сказал Реннер. — Не так ли, господин директор?
— Конечно, но, знаете ли, точность... Точность — закон моей профессии!
— Вместе с Топпенау казнили, видимо, его секретаршу, — сказал Реннер. — Ведь она тоже была арестована.
— Как ее фамилия? — поинтересовался Штаубе.
— Не то Штальбах, не то Штраух... Точно не помню.
Директор отдела страхования пожевал губами.
— Нет... Счета Штраух или Штальбах у нас не имеется... А она была замешана в его деле?
— Право, не знаю! — сказал Реннер. — Наверное, была его любовницей. Вот и пострадала. Говорят, она была молода.
— Ай-ай-ай! — вздохнул Штаубе. — Какой ужас! И самое страшное, что вокруг оказываются враги! Совсем не там, где ждешь!
— Ну, подлинные друзья тоже оказываются не там, где их иногда ждешь! — возразил Реннер. — Не падайте духом, господин директор. Верьте в Германию!
— Я верю!
— О конечно! — спохватился директор Конечно, я верю! Германия победит!..
...Через несколько дней после этого разговора Алферов держал в руках телеграмму из Берлина с указанием даты казни графа фон Топпенау.
— Молодец Реннер! — сказал он Васильеву. — Выяснил все-таки. Может быть, ему удастся узнать и судьбу Инги...
— Думаю, что надеяться не на что, — глухо сказал Васильев. — Наверное, Ингу казнили раньше, чем графа?-
— Хорошо, что Больц опять на фронте.
Алферов промолчал.
* * *
О судьбе Инги Штраух он узнал много позже, уже после Победы.
В начале июля сорок пятого года в Москве собрались бывший советник Реннер, бывший советник Кирфель, бывший генерал Пауль Ринке, Эрвин Больц, капитан Ольгин и некоторые другие их товарищи.