Был прекрасный летний день. Во дворе всё росло и зеленело. Цветы цвели, и на небе — ни облачка.
Закончив с лужайкой, Билли сел попить пивка. Тут соседские ребятишки запустили большую ракету.
Следом прямо над его домом пролетел вертолёт морской охраны. Билли вскинул голову, прищурившись от солнца, и увидел взвод вьетконговцев в чёрных пижамах и с автоматами АК-47 в руках, медленно спускающийся по склону лесистого холма, возвышавшегося за его домом.
Травка на заднем дворе превратилась в слоновую траву, кусты — в пальмовые листья. Он услышал взрывы гранат, почувствовал запах напалма и горелого мяса. Он вдруг снова был во Вьетнаме, в бою…
С криками «ПАРТИЗАНЫ!» он прыгнул за дерево. Зарычав по-звериному, пополз через кусты смородины к дому.
Добравшись до дома, он достал из шкафа в спальне дробовик и зарядил его. Перед его взором неслись чёрно-белые картины, они были так реальны, что ему казалось, их можно трогать руками.
Он вышел через заднюю дверь, рыча, как тигр.
Но вьетконговцы исчезли…
А он увидел, что навёл заряженное ружьё на шестерых собравшихся порыбачить мальчишек с удочками.
Когда Кейти вернулась из магазина, она нашла Билли катающимся по полу, в блевотине и слезах, бьющимся в истерике и совершенно невменяемым.
Она заметалась: что случилось? Неужели он сходит с ума?
— Я не мог остановить слёзы, Брэд. То, что я видел, было так по-настоящему. Спасибо Господу за Кейти. Не будь её самоотверженной поддержки, я бы точно угодил в психушку. Я вышел из строя. После того случая я не мог даже ходить в бар, потому люди выводили меня из себя. Из-за кошмаров я боялся спать. Ночью я делал вид, что сплю, ждал, когда уснёт Кейти, потом поднимался и шёл вниз — пить и пялиться в телик до зари. Дерьмовое получилось лето…
Билли надеялся, что море ему поможет. Но уже на следующий день по возвращении с путины его снова начинали терзать кошмары.
Он не получал настоящего отдыха в те немногие часы, когда удавалось уснуть. Сны отличались яркостью галлюцинаций. В голове крутились одни и те же картины боёв и засерали мозги будь здоров.
Во время ночных кошмаров душа его путешествовала во времени в прошлое — туда, куда уже возвращалась сотни раз с тех пор, как он пришёл с войны. Билли так и остался вместе с ребятами из тактической группы «Орегон» в провинции Куанг-Нгай в том самом дне, когда на них пало помешательство и они устроили резню в неизвестной вьетконговской деревушке, в отместку за павших товарищей убивая всех подряд — и старого, и малого.
Билли проткнул штыком беременную женщину — через рану в животе выпал мёртвый ребёнок. Он всё время снится Билли. Снова и снова — этот ужас не кончается. Билли покрывается холодным потом, тяжело дышит и весь дрожит…
Вдруг он открывает глаза и, приходя в себя, вскакивает с постели. Он мокрый, хоть выжимай, и не совсем понимает, где находится, потому что ему только что казалось, что он во Вьетнаме. Он напуган и дышит с трудом. Этот сон пришёл к нему опять. И спасения от него нет…
Дурной сон. Наверное, это лишь плод богатого воображения. Ведь он в постели, за окном ночь, и через мгновение всё пройдёт.
Он спускает ноги с постели и смотрит на Кейти. Она мирно спит и не подозревает о том, где блуждает душа любимого человека. Он осторожно встаёт, глухо стонут пружины. Не одеваясь, он шлёпает к окну и видит на чёрном небе золотой диск луны в окружении редких облаков. Он идёт в туалет отлить, потом наполняет стакан и переходит в гостиную, где до утра будет смотреть телевизор. Сегодня он больше не ляжет. Он боится, что если уснёт, сны вернутся.
— Ты должен признать, что каждый из нас обладает способностью убить другого человека под давлением определённых обстоятельств, — говорит мне Билли.
— Эта способность к жестокости программировалась в нашем генетическом коде четыре миллиона лет, и тот, кто не верит в это, не поймёт наших ошибок во Вьетнаме. Ибо по сути мы отнюдь не цивилизованы: тоненький слой отделяет нас от животных инстинктов. Жизнь по-прежнему означает выживание самых приспособленных, — философствует Билли.
Убийство одновременно и отталкивало, и привлекало его, но сейчас он страдает от чувства вины за совершённое. Вины за то, что убивал. За то, что выжил. За то, что ему нравилось убивать и он пьянел от убийств.
Это чувство вины оставшегося в живых. Это вина, которую Билли так и не смог искупить и которая становилась только тяжелей от каждой брошенной в его адрес фразы — «убийца детей».
Ему говорят: «Война окончена, дурачок, забудь».
О, если б он только мог. Если б он мог забыть. Какое было бы облегчение свалить эту тяжесть с души. Вот так …
Билли не получил прощения от людей и не смог простить себя сам. В его голове, как заезженная пластинка, всё крутится тот чёрный день в Куанг-Нгай, и он не выдерживает…
Он бежит в море.
— Странно, но я могу полностью обходиться без человеческого общения. Есть что-то захватывающее в том, что под ногами крепкая лодка и командуешь ею ты.
«Нарвал» — это мой ключ к успеху, как винтовка М-16. Море — мой враг, подобно джунглям. А рыба — это партизаны, которых я накрываю сетью. И когда мимо тебя проплывает белый свет, ты прекращаешь копаться во всём этом вздоре.
Билли, как многие и многие, так и не вернулся из Вьетнама. Его душевное состояние ухудшалось, и Кейти предложили ему лечь в ветеранский госпиталь.
— Я записался на приём, и не прошло нескольких минут, как глаза мои уже были на мокром месте…
В госпитале ничем не могли ему помочь, поэтому отправили в группу из 25 ветеранов, у которых были такие же трудности.
Ему нравились собрания. Они сидели в старом доме на окраине Хартфорда, раскидывали карты, пили пиво, беседовали — и весь мир со своими проблемами отступал.
И не важно, что вокруг декорации из мирной жизни. Здесь он беседовал с вице-президентами банков и клерками страховых компаний, с торговцами недвижимостью и не нашедшими работы после войны неудачниками.
Он говорил, там все были на равных. Война отняла у них всё, и, в какой-то мере, это было похоже на возврат в джунгли.
Когда Билли говорит о войне, ему становится лучше. Когда не может говорить, ему плохо. Когда самочувствие улучшается, он едет в Хартфорд и шутит, что не надевал трусов с первой своей боевой операции в 1967-ом.
Если Билли — убивавший, трижды раненый, собственными глазами видевший, как во время операции «Джанкшен Сити» трупы вьетконговцев бульдозерами, как попало, сваливали в братские могилы, — может говорить о своих ощущениях, значит, он в порядке.
Если не может, значит, его ломает.
Он живёт отшельником, вдали от общества, отстранившись эмоционально от всех, даже от Кейти. Его глаза полны обиды на жизнь, сдавшую такие карты. В его душе чёрная пропасть, которую не может заполнить ни дружба, ни любовь к женщине. Внутри него идёт скрытая жизнь, о которой он не может говорить ни с кем, кроме таких же ветеранов: они были там, они могут понять.