О нет, мне уже мерещится, я так разболелся, что мне слышатся звуки. Надо звонить кому-нибудь и просить о помощи. Надо срочно в больницу. Самому мне не справиться. Я сожгу здесь всё. Могу и в ящик сыграть…
Но я настолько отупел от болезни, что, подойдя к телефону, не знал, что делать. Я забыл, как набирается номер. Тут я вспомнил, что потерял слух. Что даже если позвоню, ничего не услышу на том конце. К тому ж я был подключён к общей телефонной линии, а она всегда была занята.
Я вернулся в постель.
Не другой день я попробовал запечь картофель, но задремал, а когда очнулся через два часа, от моей еды осталась одна горелая корочка. Мне отчаянно хотелось есть, и я достал эти угольки из печки и попытался запихать их в горло, но только зуб обломал. Тогда я лёг на пол и снова уснул.
Я проснулся оттого, что раскалывалась голова, тошнило и распирал понос. Когда же я снова добрался до кровати и уставился на стены, начались галлюцинации. То ко мне плыло жуткое лицо Майка Тайсона. То по всем стенам мелькал Вьетнам. Я видел бой и лица товарищей, его не переживших. Наконец, я перевернулся на бок и уснул, сожалея, что рядом нет ни души. Было б замечательно, если б рядом была женщина: она поддерживала бы огонь, кормила собак, варила куриный бульон и пекла лепёшки, чтобы я окреп, и водила бы в уборную.
Как-то я подошёл к висевшему на стене зеркалу, хотел высмотреть на своём лице знаки безумия; зеркало было покрыто толстым сломе пыли и отражало только тёмное бесформенное пятно. Я потёр стекло футболкой.
Мне не понравились мои глаза, но они всегда выглядят неважно во время болезни. Возле носа я заметил прыщ и выдавил его.
Тут появился паучок, потом ещё — десятки, сотни паучков: они лезли из моего рта и каждый тащил по липкому кокону, коконы падали на мою бороду и застревали в ней.
Я увидел, как из дыры в лице выползла огромная мохнатая паучиха. Терпеть не могу пауков, я хлопнул по паучихе — и она лопнула. Разлетелась на сотни паучков: они побежали по бороде, по бровям, по волосам, по груди.
Я стряхивал их и чувствовал, что они везде: в ушах, в паху, даже в носки по ногам забрались. Я закричал, ударил по зеркалу и как пьяный, чертыхаясь и шарахаясь из стороны в сторону, выбежал на воздух. Несколько раз вдохнул поглубже и выдохнул. Зачерпнул снега и плюхнул им в лицо — с бороды заструилась вода; мне стало лучше, и я вернулся в дом.
Видение прекратилось.
Ничего нет весёлого, решил я, в том, чтобы грипповать в стылой избе и таскаться в уборную к чёрту на кулички. Никогда раньше я так не болел и пожалел, что не умираю без затей. Если выживу, хорошо бы, чтоб потом не пришлось так тяжело умирать. Вконец отупел, подумал я, и когда только кончится эта болезнь.
Спустя десять дней после кризиса дело пошло на поправку, а через две недели я уже шаркал ногами вокруг избы. Теперь я уже мог готовить, но хворь ещё вышла не вся, и меня прошибал пот на пути к уборной и обратно.
После этого случая я дал себе зарок ездить по осени в клинику в Белла-Куле и делать прививки от гриппа.
Отваживать хомяков и гризли, предотвращать огонь в дымоходе и замерзание водосточных труб и отбрасывать всё остальное, что так некстати взрывается посреди ночи…
Если, конечно, грипп не свалит меня опять.
В 40-ых годах дороги на Белла-Кулу не было. Туда можно было попасть только морем, самолётом или на лошади по тропе Пресипис-Трейл из Анахим-Лейк, где грунтовая дорога обрывалась. Из самой Белла-Кулы вела разбитая колея от побережья в верховья долины, на западные склоны гор, но там и заканчивалась, и эти два пути отделяли друг от друга 37 миль самого труднопроходимого участка в Британской Колумбии.
Жители Анахим-Лейк и Белла-Кулы не раз обращались к властям провинции по поводу строительства дороги, но клерки только разводили руками и отговаривались, что на это потребуются миллионы долларов. В конце концов, чиновники сказали «нет» проекту. Тогда люди этого порубежья закатали рукава, потрясли собственной мошной и с истинно пионерским энтузиазмом вышли доказать, как неправы чёртовы бюрократы из Виктории.
В 1950-ом строительство «Дороги свободы» закипело. Через три года проект воплотился в жизнь, и недоступная Белла-Кула открылась миру; это свершение до сих пор оплакивают некоторые старожилы, приговаривая, что дорога запятнала красоту и чистоту этого уголка, — сопротивление переменам глубоко засело в их душах. Так было всегда, история долины — это история сил, противодействующих естественному ходу вещей.
Сегодня дорога — узкий извилистый серпантин, полный крутых виражей и резких спусков. Он потрясает людей до глубины души, и они клянутся, что если благополучно съедут вниз, то назад отправятся на самолёте, а перегнать машину в Анахим-Лейк наймут кого-нибудь другого.
Мы зовём серпантин Горой и относимся к нему с великим почтением. Спуск вниз — это приключение, он впечатляет всякого, кто впервые приехал в долину, даже швейцарцев. С самой вершины Горы, где лежит перевал Хэкман, дорога на протяжении 12 миль спускается с высоты 5 тысяч футов — как в Великом каньоне — и приводит в цветущую долину Белла-Кула. Дух захватывает, когда едешь ночью по этой козьей тропе, да ещё в туман да при обледенении. Однако за 40 лет на Горе никто не погиб…
Вплоть до лета 94-го.
Но шофёры 18-колёсных лесовозов постоянно спускаются по ней, хоть во многих местах дорога сужается до одной полосы. И зимой очень тяжело бывает подниматься на Гору из-за льда, снега и обвалов, время от времени перерезающих дорожную нить.
Телевидения здесь не было до самых 80-ых, и, говорят, оно дурно повлияло на жителей. Они стали по-другому одеваться, стали выпендриваться, покупать роскошные автомобили и прочие ненужные вещи только потому, что увидели рекламу о них по ящику — страшному североамериканскому наркотику.
В долине обитает около двух с половиной тысяч человек, и большинство из них живёт за счёт лесоповала и даров моря: здесь ловится сельдь и палтус, а когда начинается нерест и удача идёт в руки, то и лососёвые.
Темп жизни здесь определяется, как ничем другим, гравитационным притяжением луны и солнца, из-за которых дважды в сутки чередуются достигающие 10-ти футов приливы с отливами, что в свою очередь означает, пришла рыба или нет.
Небольшое воздействие оказал современный мир на эту долину, и древний ритм жизнь здесь более созвучен природе, нежели времени. Жители Белла-Кулы достаточно удалены от прочего света, чтобы иметь свой особенный характер и независимость, и они считают себя прежде всего людьми долины, а потом уже канадцами, чем очень гордятся.
Они следят по телевизору и радио за новостями из Ванкувера и других частей Канады, но не придают им большого значения. С другой стороны, им жизненно необходимо быть в курсе вопросов окружающей среды, прогноза погоды, порядка приливов и текущих цен на лосось и кедр на местном, провинциальном рынке.
При случае эти люди могут быть мастерами на все руки, эта черта отличает их от горожан. Городские пройдохи, конечно, могут заработать денег и больше и быстрее, но чтобы решить связанные с ремонтом задачи, им всё-таки приходится обращаться к другим.