— Ребята, всё нормально, не хочу портить вам вечер. Оставайтесь и пейте. Со мной всё будет в порядке. Пройдусь к «Лаки», может, там есть знакомые братишки, или девчонку сниму.
Неохотно, только по настоянию Паркера, мы остались. Но недолго…
Я совсем не задумывался о том, что Паркер чёрный. Он был просто Бобби Паркер, наш друг. Меж собой мы решили, что Лисвилл, должно быть, населён белым отребьем, где заправляет «Ку-Клукс-Клан», и так вдруг захотелось вогнать горящий крест в жопу Верховного мага.
Даже если бы Паркер был фиолетовый в белый горошек, это не имело бы никакого значения.
Я понял, что Юг совсем не изменился со времён Гражданской войны. И поэтому чёрные уезжают отсюда на север. Так в чём же смысл той кровавой войны сто лет назад? За что приняли мученическую смерть тысячи солдат с обеих сторон в сражениях при Шайло и Геттисберге, при высадке у Питтсбурга?
Не знаю. Но я был уверен, что любой чёрный вполне достоин ответить на призыв своей страны к оружию, чтобы повесить винтовку на плечо и пойти по приказу белых воевать с жёлтыми во Вьетнаме, и что наверняка он подавно хорош, чтобы пить в любой забегаловке Лисвилла.
Мы пропустили по нескольку банок пива, послушали немного «кантри» на музыкальном автомате и ушли примерно через час.
Бар «У Лаки» мы нашли без труда, он был почти пуст. Паркер сидел за столом один и дул пиво, опустив голову и покачиваясь в такт под «соул». Бар представлял из себя обычный тип пивнушек Юга. Провисший потолок, тусклый свет, истёртые деревянные половицы с наклоном в пятнадцать градусов, так что в уборную нужно было подниматься вверх, и — вонь от пота, прокисшего пива и дешёвого виски, от которой слезились глаза.
— А, ребята!
— Паркер, сукин сын, как дела, дружище? — приветствовал его Саттлер.
— Прекрасно, садитесь, выпейте со мной пивка.
Мы махнули по одной. И ещё по дной. И ещё. И ещё по одной после этого, а там я и счёт потерял. И где-то «на полпути» Карлоффски и Нери переключились на мартини.
К нам подошла малышка-официантка, чтобы забрать пустые бутылки, да зацепилась языком.
— Вы, парни, хотите отдохнуть?
— Угадала, — сказал Нери.
— В самую точку, — добавил Сейлор.
— О-о-о-о, я знал, что найду себе щёлку на вечер, — сказал Карлоффски.
— И мне нужно перепихнуться, — промолвил Паркер.
— Продолжай, — попросил я, — это ты?
— Нет, — ответила она, — но там за дверью, в катафалке, есть одна славная чёрная штучка, и если джентльмены интересуются, пусть только положат на стойку бумажку в 5 долларов.
Паркер вызвался идти первым, на разведку.
Полный дурдом: топать из пивнушки и лезть в чёрный катафалк, чтобы отведать коричневого сахарку. Вдобавок к причудливому приглашению, в этом старом погребальном лимузине было так темно, что едва можно было разглядеть цыпочку. И времени на любовь было в обрез…
Нужно было завернуть за угол квартала, проскользнуть в машину и дёрнуть за шнур своей пушки. Не более того.
Через 5 минут Паркер вернулся, ухмыляясь, застёгивая на ходу ширинку и урча от удовольствия.
— О, хороша, оч-ч-чень хороша.
Следующим был Гай Нери. Он пошел, качаясь, к машине и упал, мы подняли его и помогли забраться внутрь. Он был молод, невинен и основательно под мухой.
С выпивкой в руках мы ждали его, стоя перед баром на тротуаре. Сейлор хватался за свои яйца и от нетерпения рыл копытом землю.
— Где они? Что это Нери так возится, где этот чёртов катафалк, блин, твою мать?!
Я перебрал и понимал это. У меня бы ничего не получилось, даже если б я вставил палочку.
Наконец, показался лимузин, вышел на финишную прямую, и мы услышали, как из него доносились ругань и шлепки. Эта швабра выдавала Нери по первое число.
Со спущенными штанами, закатив глаза под лоб, он вывалился из машины.
— Сукин сын! — визжала потаскушка.
— Он набрался, — объясняла она, — идёт ко мне, а у него не стоит. А потом говорит, что хочет «ещё раз завернуть за угол»!
Мы стояли ошеломлённые и глупо хлопали глазами.
— И не возвращайся, пока он не станет у тебя большим и твёрдым! — заявила она Нери.
Думаю, эта дама действительно любила свою работу. Если б только она снизила уровень своих ожиданий…
Мы поставили Нери на ноги и натянули штаны, и он попробовал извиниться.
— Прости, ради Бога прости, никогда раньше такого не было, — бормотал он, пытаясь застегнуть ремень и покачиваясь на нетвёрдых ногах.
— Дерьмо! А ты тоже девственник, что ли? — с подозрением обратилась милашка к Сейлору.
Тот не смутился.
— Моя очередь, сладенькая, — улыбнулся он, — и клянусь Господом, я твёрдый как кирпич. Вставлю тебе по самые канделябры, сучка! Сделаю тебе новую дырку в заднице. Ты, Золушка, получишь десять дюймов настоящей штуки, в счёт Нери…
* * *
Удивительно, никто из нас не подцепил триппер, хотя один парень из нашего взвода умудрился таки намотать. Его звали Ларри Эванз, и он отказывался идти в лазарет.
Мы уговаривали его, говорили, что если не вылечиться, дело может кончиться бесплодием. Мы советовали ему не падать духом, ибо священный долг солдата — напиваться и таскаться по бабам.
Но Эванз не реагировал. Изображал из себя мученика, страдал от сознания собственной вины и триппера, и его пенис превратился в нелепость. Вечерами в душе он мастурбировал, член краснел, распухал и заваливался набок. А когда он пробовал помочиться, то мычал от боли.
— Эй, Эванз, — дразнил Сейлор, — ты же прищемил его дверцей машины, как же ты будешь углы им околачивать?
— Смотри за своим, дружище! — огрызался Эванз.
— Да, с таким гнилым куском мяса ничего не выйдет!
Скоро это стало ротной шуткой.
Как-то утром на построении Эванз нагрубил негру-великану. Громилу и хулигана из Чикаго звали Кросби.
Кросби поддел Эванза, как, мол, дела с «хворым члеником», и с усмешкой назвал бездельником и симулянтом.
— Отвали! Позаботься о своём члене, ниггер!
Это была вторая ошибка Эванза.
— Как насчёт потолковать с глазу на глаз?
— Ладно, Кросби, пошли за дорогу…
Мы стояли «вольно». Сержант пошёл к командиру согласовывать порядок занятий на день.
Эванз и Кросби вышли из строя выяснять отношения.
Драка была односторонней, как охота на ведьм.
Кросби врезал Эванзу по зубам — из разбитой губы хлынула кровь.
Эванз фыркнул.