Ратлидж вспомнил начало одного из ее стихотворений о любви:

Любовь

Прилетает на крыльях огня,

Опаляет сердце тоской,

Раскаленный жар

Не дарит покой,

Лишь рубцы оставляет от страшной потери.

И невинности крах…

Сколько раз Оливия переписывала эти строки, пока наконец не была удовлетворена ими?

Он побывал в кабинете, где она творила и где умерла.

Там было на удивление чисто.

Стол, где трудился Николас, вырезывая свою флотилию океанских лайнеров, был усыпан стружками, обрезками, тонкой пылью от зачистки шкуркой, пятнышками краски, упавшей с кисти, когда он наносил последние штрихи на нос, иллюминаторы и дымовые трубы. Перед тем как проглотить лауданум, он не убрал свои модели, не подмел, не вытер пыль. Николас как будто был уверен, что на следующий день вернется к своим кораблям.

На столе же, за которым творила Оливия, стояла лишь пишущая машинка, накрытая платком. Ни смятых листков бумаги, ни пера или карандаша сбоку, где она могла бы нацарапать строчку, чтобы после обдумать ее, ни пробы рифмы, которую она нашла слабой. Она точно знала, что больше не сядет за стол и ничего не напишет. Она к своей смерти приготовилась.

Рука его с размаху опустилась на кожаную обложку с выгравированными на ней буквами; удар был настолько сильным, что он почувствовал боль и выругался вслух. Причем выругался изобретательно.

Оливия Марлоу завещала архив О. А. Мэннинг – все ее бумаги, письма и контракты – своему сводному брату Стивену. А Стивен умер.

Где ее архив теперь? И что в нем?

Глава 9

Оказалось, что ни Рейчел, ни священник не знают, что случилось с архивом Оливии Марлоу.

– По-моему… завещание Оливии еще ждет утверждения. Как и завещание Стивена, – сказала Рейчел. – Я-то ее бумагами совсем не интересуюсь. То есть… конечно, архив очень важен для понимания стихов Ливии. Просто мне ее бумаги ни к чему. Если вы имеете в виду, не видела ли я коробки посреди комнаты с пометкой «Бумаги для Стивена»… то нет, я ничего такого не видела. Я просто решила… раз Оливия завещала архив ему, он, наверное, знал, где его искать.

Она стояла на пороге домика, где остановилась, и Ратлидж слышал, как кто-то ходит внутри; затем запела птица в клетке. Домик был красивый, увитый виноградом и в простенках между окнами – шток-розами.

– У кого хранятся завещания?

– Завещания Оливии и Николаса – в конторе «Чемберс и Уэсткотт». Насчет Стивена не знаю. У него был в Сити знакомый адвокат.

Что ж, выяснить все в Лондоне не составит труда.

Поблагодарив Рейчел, Ратлидж отправился в дом священника. Он надеялся, что застанет Смедли в саду, но мрачная экономка заявила, что священник «отдыхает» и она не собирается его беспокоить.

Ратлидж уже повернулся к двери, когда в прихожую спустился Смедли; волосы у него на затылке с одной стороны стояли дыбом; рубашку он не успел заправить в брюки.

– Здравствуйте, инспектор! – сказал он еще сонным голосом. – Дайте мне две минуты, и я выйду к вам в сад.

Ратлидж обошел дом, прошел мимо клумб и аккуратных грядок с овощами, направляясь к маленькому, покрытому пеной пруду, в котором когда-то жили рыбки. Вскоре к нему присоединился Смедли, он вышел в сад черным ходом. Священник успел причесаться, заправить рубашку в брюки и надеть подтяжки.

Покосившись на небо, он заметил:

– День сегодня замечательный. Слышал, вы с Рейчел брали лодку.

Ратлидж улыбнулся:

– Да. И остались живы, хотя она вначале сомневалась. Кто же насплетничал про нас?

– Я услышал новость от миссис Хинсон, которая встретила мистера Траска у гостиницы, когда возвращалась с заутрени. Потом она зашла к моей экономке и принесла ей баночку варенья, которое сварила вчера. Последние новости мне подали вместе с чаем и джемом.

– А что в Боркуме говорят о трех смертях в Тревельян-Холле, которые случились почти подряд?

– Что и следовало ожидать. Женщины считают, что творчество перевернуло Оливии мозги. У нас в Боркуме не привыкли к знаменитостям, тем более к поэтам. Многие относятся к ее творчеству, мягко говоря, неодобрительно: она затрагивала такие материи, о которых лучше промолчать… а женщине их, наверное, лучше и не испытывать.

– А что мужчины?

Смедли нахмурился, нагнулся и оторвал пожелтевший морковный лист.

– Мужчины разошлись во мнениях насчет Оливии Марлоу. Конечно, она была Тревельян, а значит, не такая, как все. Тревельяну можно простить то, что не простишь бакалейщику или соседу через дорогу. В то же время, покончив с собой, она словно признала, что перешла некие границы и поняла свой грех. Можно сказать, все вернулось на круги своя.

– А Стивен Фицхью? А Николас?

– Стивена все жалеют. У нас здесь многие его просто обожали… все женщины до шестидесяти лет, а некоторые и постарше! Мужчины в основном восхищались им. С таким, как Стивен, хорошо дружить; у него было развито чувство юмора, он умел не только выигрывать, но и проигрывать. На войне он показал себя храбрецом, получил награды, был ранен. Отличный спортсмен. И дела у него шли удачно – он пошел по банковской части. Пользовался популярностью у дам. Да, многие им восхищались, но некоторые завидовали. Все вполне естественно. Николаса уважали за то, что он – сын Розамунды. Кроме того, он считался у нас общепризнанным лидером. К нему обращались, если случалась беда. Он казался очень сильным. От такого человека не ждешь самоубийства. Все решили, что он нашел Оливию мертвой или умирающей и, вне себя от горя, покончил с собой. Это романтические бредни, но они иногда бывают удобнее правды. Кто знает, может быть, он сам хотел умереть… Но вы, наверное, пришли ко мне за другим?

– Да, я хочу выяснить, что стало с бумагами Оливии. С ее архивом, который она завещала Стивену, своему душеприказчику.

– Скорее всего, бумаги еще в доме. Стивен не хотел продавать дом, он мечтал устроить в Тревельян-Холле музей сестры. Родственники разобрали личные вещи, но Стивен запретил им брать остальное. Уверяю вас, он умел настоять на своем! Вы смотрели в комнате Оливии? В ее письменном столе? – Он вгляделся в лицо Ратлиджа. – Нет, конечно, не смотрели. Что ж, я бы начал оттуда. По-моему, вряд ли Оливия переслала бумаги своему поверенному. Он бы сразу заподозрил неладное, а ей это было не нужно. И потом, мы точно не знаем, сколько прошло времени между тем, как она решила покончить счеты с жизнью и привела свой замысел в исполнение. День? Месяц? Пять лет? Несколько часов?

– Она заранее подготовилась… навела порядок на своем столе. А вот Николас не убрал свои корабли.

Смедли внимательно посмотрел на него:

– Это ничего не доказывает.

– Может, состояние рассудка?