Несколько дней спустя, это нам сообщил Тиссен, Геринг пригласил к себе домой Крупна, Феглера (директора Стального треста), Винтерфельдта (электроконцерн «Симменс»), Яльмара Шахта (директора Рейхсбанка) и еще двадцать магнатов. Этим генералам и маршалам экономики Гитлер слово в слово повторил то, что говорил на квартире Хаммерштейна генералам пехоты, кавалерии и артиллерии. Промышленники поручили Шахту положить в кассу нацистов три миллиона марок.
Кризис лишь слабым ветерком прошелестел над крышей фирмы. Словно кем-то предупрежденный, Петер Клеменс вовремя ликвидировал ценные государственные бумаги, учел векселя и продал акции впоследствии разорившихся предприятий, потерпев на этих операциях незначительные убытки, восполненные операциями другого рода. Многочисленные родовитые семьи, опасаясь революции, несли драгоценности в сейф Клеменса: о фирме, устоявшей перед натиском свирепствовавшего смерча, создалась легенда как о чем-то незыблемом.
В числе вкладчиков Клеменса оказалась фрау Гертруда фон Корф унд цу Лидеман.
Происхождение самой фрау было сомнительно, зато родословная ее супруга восходила к временам первых германских императоров. Это был род наследственных вояк, правда, ничем особенно себя не проявивших, но преданных престолу. Иоганн фон Корф унд цу Лидеман был военным атташе в какой-то балканской стране, там он и умер от кровоизлияния в мозг. Супруге, как утверждали, он оставил сильно пошатнувшееся состояние: расточительство фон Лидемана и его мотовство вошли в поговорку.
Фрау Лидеман — свет отметил это не без злорадства — как-то слишком поспешно сняла траур и вернулась в общество такой веселой и общительной, какой ее никогда не видели при жизни мужа.
Она словно дорвалась до развлечений, и вихри носили ее по Берлину и его злачным местам. Утверждали, будто еще при жизни мужа фрау Лидеман обзавелась постоянным любовником (ибо прочим, как повелось думать, имя — легион). Им был домашний врач Шильдкредт, видный специалист по детским болезням, еврей по национальности. Слухи о ее связи с Шильдкредтом на какое-то время утихали, потом снова становились предметом разговоров в высшем свете. Дело в том, что фрау родила мальчика, названного ею Рудольфом, спустя ровно одиннадцать месяцев после того, как Лидеман отдал богу свою легкомысленную душу. Свет помнил кутежи фон Лидемана. Поговаривали, что он давно исчерпал свои мужские способности. Дамы иронизировали над тем, что фрау родила сына гораздо позже установленного природой срока.
Фрау Лидеман вела разгульную жизнь, нимало не заботясь о ребенке. Им занимались доктор Шильдкредт и кормилица Луиза, причем каждый из них старался перещеголять другого в заботах о мальчике. Шильдкредт безоглядно баловал ребенка. Руди рос капризным и легкомысленным; короче, это была копия матери.
Однако оставим Луизу, Шильдкредта и Руди, мы еще встретимся с ними, и вернемся к фрау Лидеман. Очарованная Клеменсом, она раззвонила о нем в обществе. Клиентура фирмы расширялась. Как мы уже заметили, высший свет столицы пользовался услугами почтенного выходца из Голландии.
Однажды фрау Лидеман зашла к Клеменсу с очередной просьбой выдать ей «крошечную сумму» под заклад драгоценностей, давно лежавших в сейфах фирмы.
Фрау сопровождал Руди — довольно высокий и довольно тощий молодой человек, лет двадцати пяти, в мундире СС. Развинченной походкой он подошел к Клеменсу, вяло пожал его руку, сел и принялся рассматривать носки собственных сапог.
На Клеменса он произвел не ахти какое впечатление: остро срезанный подбородок Руди свидетельствовал о безволии. Нижняя губа оттопырена — признак капризности и неустойчивости; ногти наманикюрены — значит фат. Мундир С-С сидел на нем слишком щеголевато.
— Не правда ли, моему Руди очень идет эта униформа? — сказала фрау.
— Да, пожалуй, — неопределенно ответил Клеменс.
— Он поклонник фюрера, мой Руди, — с долей иронии заметила фрау.
— Потому что фюрер наш обещает завоевать для рейха весь мир, мама.
Это было сказано тоном высокомерным.
— Так уж и весь? — откликнулся Клеменс.
— Да, весь.
— Гляди и учись, Руди, — Фрау повела рукой вдоль витрин с драгоценностями. — Вот у кого в руках власть.
— Что вы, фрау! — отмахнулся Клеменс. — Я просто торговец безделушками. Все это принадлежит фирме, а не мне.
— Как вам нравятся последние события? — спросила фрау.
— Какие, фрау? Их столько каждый день, что не запомнишь.
— Ну, например, новые выборы.
— К сожалению, на днях я покину Берлин и не смогу принять участие в голосовании. Дела в Европе и Америке. Быть может, навещу сына в Африке.
— Ты слышишь, Руди? Господину Клеменсу объехать Европу, Америку и походя заглянуть в Африку легче, чем нам пробраться через толпы штурмовиков, которые заполнили улицы.
— Нам пора, мама. У меня срочные дела, — пробормотал Руди.
Удалившись с Клеменсом в его кабинет и поговорив с ним, фрау вернулась с сияющим лицом: под заложенные драгоценности она опять получила добрые денежки.
Прошло недели две. Клеменсу доложили, что его ждет какая-то старуха. Она требует свидания с главой фирмы.
Клеменс попросил провести женщину в свой рабочий кабинет, расположенный в глубине магазина. Здесь он принимал клиентов, если речь с ними шла о каких-либо щепетильных делах. Кабинет представлял из себя звуконепроницаемую комнату, выходившую в сад единственным окном, забранным солидной решеткой. Была еще дверь, ведущая в сад; плотно пригнанная к дубовым панелям, она не могла быть обнаружена посторонним человеком. Сюда-то и привели женщину, рослую, с пожелтевшим лицом, хранившим в морщинах следы глубоких и тяжелых переживаний. Она была в трауре и в черной наколке, скрывавшей седые волосы. Ей можно было дать лет шестьдесят.
Клеменс вежливо спросил, чем он может служить госпоже.
Женщина едва приметно усмехнулась.
— Ах, нет, господин Клеменс, я вовсе не госпожа. Напротив, тридцать лег отдала своей госпоже, чтобы быть выброшенной, когда мое прежнее проворство безвозвратно ушло.
«Вульгарное начало!» — подумалось Клеменсу.
— Хорошо. Тогда назовите свое имя, чтобы я знал, с кем имею честь разговаривать.
— Меня зовут Луизой, господин Клеменс, Луиза Штамм, с вашего разрешения. Все началось из-за брата… Он… он был коммунистом, видным функционером здесь, в Берлине. Месяца три назад его арестовали, он участвовал в разгоне нацистской демонстрации. И вот он сгинул. Все, что у меня было отложено на черный день, я потратила на взятки кому попало, лишь бы узнать о судьбе брата. Я сочла долгом сообщить моей госпоже о постигшем меня несчастье. Она сказала, чтобы я немедленно покинула ее дом. Я не жалуюсь на фрау, она добрая женщина, хотя и ведет рассеянный образ жизни. Боюсь, что выгнала она меня по настоянию своего сына. Он офицер СС и очень печется о своей карьере. А ведь я выкормила его… Выкормила своим молоком! — Слезы появились в глазах Луизы. — Вот я и осталась без угла и средств. Как-то при мне фрау сказала Руди, что вы очень добрый и отзывчивый человек…