Фрау Вирт тронула машину.
* * *
Россхауптиха была исполнена энергии, как и в тот раз, когда впервые прибыла в комендатуру.
— Что случилось, дорогой коллега, почему вы сегодня сопровождаете меня? — осведомилась она у Копица.
Тот попытался отделаться шуткой.
— Просто так. Надо же когда-нибудь быть кавалером.
Россхауптиха на ходу смерила его взглядом.
— Что-то у вас тут неладно, а? В тот раз вы были тверды, как скала, а сегодня похожи на студень.
— Вы так думаете?
«Ах, черт! — досадовал Копиц. — Я и забыл, что только выдержка, выдержка и еще раз выдержка избавит меня от подвохов этой несносной бабы».
— Когда с вами держишься официально, это вам не нравится. А начнешь относиться запросто, вы опять недовольны. Чего же вы хотите?
Россхаупт усмехнулась.
— Ишь, как вы расшевелились! Вот это мне нравится! Движение, темп, больше жизни — все это правильно! Щука в пруду — это я, господин карась!
«Никогда еще не видывал рыжей щуки, — кисло подумал Копиц. — Но рожа у тебя, и верно, щучья».
Они подошли к конторе, где, стоя навытяжку, их ждал писарь. Из кухни вышел Лейтхольд и заковылял к ним.
— Каковы ваши планы на сегодня, фрау надзирательница? — спросил рапортфюрер.
— Ничего особенного. Взгляну только, как ведут себя женщины. Мертвых среди них нет?
— Списочный состав без перемен: семьдесят девять человек, — прохрипел писарь.
Россхаупт нахмурилась.
— Тебя я не спрашиваю. У меня есть секретарша, она будет вести учет. Надеюсь, у вас есть картотека? — обратилась она к Копицу.
— Конечно. Но только одна, и она здесь, в конторе. Разрознивать ее я не собираюсь. Мне нужны полные сведения о наличном составе, и я не намерен бежать в женский лагерь каждый раз, когда мне понадобится…
— Не волнуйтесь, я сделаю себе отдельную картотеку: приведу секретаршу, и она снимет копии с карточек. Против этого вы, я полагаю, не возражаете?
Подошел Лейтхольд.
— Хей…тлер! — приветствовал он надзирательницу. — Вот ключ от калитки.
— Как ведут себя номера на кухне? — подмигнула ему Россхаупт.
— Хорошо. У меня жалоб нет.
— Я сейчас туда загляну, но прежде закончу дело с секретаршей. Вы собираетесь идти со мной, рапортфюрер? А собственно, зачем?
«Ага, вот оно, — подумал Копиц. — Клюет, клюет щука!» Вслух он сказал:
— Меня туда ничто не тянет. Да и есть кое-какие дела в мужском лагере. Если я вам понадоблюсь, дайте знать. Хей…тлер!
Россхаупт направилась к калитке, а Копиц кивнул Лейтхольду.
— В кухне у тебя все в порядке? Дождись там надзирательницу. Писарь, мы идем в немецкий барак. Марш!
У калитки стояла Илона. Она отрапортовала надзирательнице: столько-то женщин работает вне лагеря, в казармах и кухне СС, столько-то в лагерной кухне и столько-то в бараках. Больных трое, заболевания легкие.
— Где секретарша?
Староста проводила надзирательницу к третьему бараку. Там санитарка крикнула «Achtung!» Три пациентки стояли в проходе между нарами. В бараке было чисто, одеяла сложены безупречно. Рассхаупт кивнула и проследовала дальше. За занавеской в глубине лазарета, у окна, стоял стол. За столом сидела тоненькая Иолан.
— Is gut, — сказала эсэсовка Илоне. — Иди, проверь остальные бараки. Я сейчас туда приду. — И она опустила занавеску. — Ну, секретарша, есть у тебя точный учет, где работают девушки?
— Да, пожалуйста, — Иолан робко показала на бумаги. Но Россхаупт даже не взглянула на них. Она глядела на длинные ресницы и чистый лоб девушки. Вшей у тебя, я надеюсь, нет?
— О, нет, нет!
— Сними головной платок.
Иолан повиновалась. Надзирательница подошла к ней. Россхаупт была на голову выше.
— Так тебе больше идет. Ты теперь похожа на мальчишку. Покажись, — она провела рукой по мягким, коротко остриженным волосам девушки. — У тебя красивые уши. Под волосами их, наверное, было бы не видно, — Россхаупт вдруг ухватила девушку за мочку левого уха и сильно дернула. Иолан испуганно вскрикнула.
— Не ори! — сказала надзирательница. — У тебя грязное ухо.
— Я его мыла… — Девушка заплакала.
— Плохо! Покажи ногти.
Иолан спрятала руки за спиной.
— У нас нет ножниц, и мыла очень мало…
— Показывай!
Иолан вытянула руки. Ногти у нее были обломанные и разной длины, но совершенно чистые.
— Свинья! — сказала надзирательница. — Я тебя проучу. Разве это чистота?! Противно сесть рядом с тобой! Покажи ноги!
Девушка смотрела на нее глазами, полными слез.
— Разуйся! Ну, пошевеливайся!
Иолан нагнулась, развязала шнурки и сняла деревянные башмаки с парусиновым верхом. Ступни у нее были узкие и очень пропорциональные, подъем высокий, пальцы длинные, кожа смуглая, чистая. На ногтях обоих больших пальцев надзирательница заметила какие-то пятнышки.
— Это что такое?
Иолан взглянула и улыбнулась сквозь слезы.
— Остатки лака… Еще не сошел… летом я была на курорте… — «Летом на курорте, — мечтательно подумала она. — О господи, еще этим летом!»
— Ах, вот ты какая! Красила ногти, соблазняла мужчин! Wie eine richtige geile Nutte!. А прикидываешься невинной.
Девушка покачала головой.
— Нет, нет, я не делала… того, о чем вы говорите. Все девочки в моем классе летом красили ногти… честное слово!
— Ну, здесь этому будет конец, о твоем воспитании позабочусь я. Знаешь ты, что это такое? — Россхаупт словно только и ждала этого момента: она вынула из сумки аккуратно свернутую плетку, взмахнула ею и улыбнулась, увидев испуг в глазах маленькой венгерки. — Так ты не знаешь, что это?
— Плетка для собаки, — прошептала Иолан.
— Какое там для собаки! — сказала эсэсовка. — Это для таких, как ты. Понятно? — b она слегка хлестнула девушку по икрам. Иолан подпрыгнула.
— Но по ногам я обычно не бью, — с расстановкой продолжала надзирательница. — В лагере бьют по заднице. По голой заднице. И на виду у всех. Перегнешься через стол, одна тебя держит за голову, другая за ноги, а третья бьет, вот так! — Она взмахнула плеткой и со всей силы хлопнула ею по столу. Звук был страшный.
— Нет, нет, — как безумная вскрикнула Иолан. — Меня еще никогда не били!
— Это и видно! — проворчала Роосхаупт и схватила ее левой рукой за горло. — Ты, я вижу, хорошая истеричка. Ну-ка, замолчи!
Она сказала это так угрожающе, что Иолан затихла, но тряслась, как в лихорадке, и чувствовала, что у нее стучат зубы.