Один из двух солдат, несших снаряд, с покрасневшим от натуги лицом, в расстегнутой до пояса рубашке, сказал:

— Ничего, не так страшно. — Он опустил снаряд возле орудия, выпрямился, вытер лоб и поглядел на небо. — Ясный день будет, — жаркий. — Увидев подходившую Карен, он спросил Толачьяна: — А она что тут делает? Катается с вами?

Но Толачьян не успел ответить, Карен уже была возле них. Другой солдат, молчавший до сих пор, облизнул пересохшие губы и хрипло спросил:

— Хотите кофе, мисс?

Она кивнула, улыбаясь. Артиллерист был трогательно юн. Прядь светлых волос падала ему на лоб, маленькое лицо казалось пепельно-серым в предрассветном сумраке.

— Глядите, — сказал он, — солнце встает!

Слева от них, за небольшой рощицей, возникло красновато-желтое сиянье. Ветви и листва деревьев потемнели до черноты. Подул ветерок, чистый и свежий. Потом солнце словно подскочило к верхушкам деревьев и повисло пламенеющим шаром. Все вокруг изменилось, обрело новые, более точные очертания; гаубица уже не казалась, как в сумраке, огромным чудовищем.

Подошел Бинг и протянул Карен чашку черного кофе. Она отошла в сторону и с жадностью принялась пить, чувствуя, как приятно согревается все тело. Ей уже не хотелось спать.

— Хорошо бы помыться, — сказала она.

— Я уже думал об этом, — ответил Бинг. — Но у них тут только немного питьевой воды, и она им самим нужна.

Толачьян достал свою флягу.

— Возьмите, — сказал он. — Она полная, мне столько не нужно.

— Вы, может быть, сами хотите умыться?

Толачьян улыбнулся, радуясь, что у него нашлось чем поделиться.

— Берите, берите, мисс, — сказал он, — я привык, обойдусь и так.

— Уже почти пять часов, — сказал Бинг. — Сейчас начнется. Пошли?

Они втроем вернулись к орудию. Прислуга уже была в сборе и заряжала гаубицу для залпа в честь Четвертого июля.

На земле лежали снаряды, уже начиненные листовками; их должны были выпустить через несколько минут после первого выстрела.

Карен дивилась спокойной, умелой работе орудийного расчета.

Наводчики завертели штурвалы, и широкий короткий ствол медленно переместился. Массивные станины крепко упирались в землю, словно ноги бегуна перед стартом.

Прислуга обошла гаубицу, вдвинула снаряд в казенную часть и захлопнула затвор. Все было сделано легко, без видимых усилий.

Подошел сержант, поглядел на Карен и ухмыльнулся.

— Не забудьте открыть рот, а то оглохнете, — сказал он.

— Вот так? — спросила она.

Она широко открыла рот. Должно быть, у меня очень глупый вид, подумала она, когда сержант засмеялся.

— Вот, вот, мисс! Теперь держитесь!

В ту же секунду грянул залп. Басистое сердитое грохотание началось далеко справа, с молниеносной быстротой докатилось до них, земля содрогнулась от рева сотен орудий. Карен еще успела заметить чью-то поднятую руку, прежде чем грохнула их батарея.

Теперь к эху орудийных выстрелов примешивались оглушительные взрывы по ту сторону линии фронта, где снаряды разворачивали землю, засыпая осколками немецкие окопы.

Канонада продолжалась еще несколько секунд. Потом она утихла так же внезапно, как началась. Наступившая тишина показалась Карен столь же грозной, как оглушительный огневой вал. Кто-то неестественно засмеялся, когда пустая гильза, все еще дымясь, вывалилась из орудия и покатилась по притоптанной траве.

Застигнутые врасплох немцы открыли беспорядочный ответный огонь. Неподалеку просвистел снаряд.

— Не понравилось! — сказал сержант. — Теперь и они начнут палить.

Бинг протянул Карен руку.

— Мне пора, — сказал он.

У Карен на глазах навернулись слезы:

— Берегите себя.

— До скорого!

8

Грузовик ехал уже не по шоссе, а по проселку между живыми изгородями. Изгороди радовали Бинга — все-таки какое-то прикрытие. Его трясло и подбрасывало, и он, чертыхаясь, то и дело хватался за сиденье. Невозможно предаваться страху и гадать о том, что тебя ждет через полчаса, если ты ежеминутно рискуешь свалиться на жесткий пол грузовика и удариться головой о ящик с инструментами. А кроме того, ему некогда предаваться страху, он должен придумать, что сказать немцам, чтобы убедить их сдаться.

Проехав минут десять, грузовик круто остановился. Бинг соскочил на землю. Лаборд разговаривал с капитаном, который сказал, что его фамилия Трой и что он командует третьей ротой. Трой стоял, прислонившись к крылу машины. Вся его могучая фигура выражала, в отличие от нервной суетливости Лаборда, бодрую уверенность, хотя в его словах не было ничего ободряющего ни для него, ни для приезжих.

— Вы хотите выкатить туда эту махину? — спросил он.

— Разумеется! — подтвердил Лаборд. — Мы снимем громкоговорители, но мы не можем поместить их на слишком большом расстоянии от грузовика. Чем дальше протянуты провода от усилителя к репродукторам, тем больше сопротивление и тем меньше сила звука.

— А какова сила звука? — спросил Трой. Бинг заметил, как быстро лицо капитана из улыбчивого могло стать озабоченным.

— Для того чтобы немцы могли разобрать слова, — объяснил Лаборд, — расстояние не должно превышать шестидесяти — ста ярдов. Наши громкоговорители обладают весьма небольшой мощностью. Предполагалось вначале, что нас снабдят репродукторами в десять раз более мощными, но почему-то это осталось на бумаге. Вы же знаете, так всегда бывает в армии. Но это не имеет особого значения. Просто нам придется поближе подобраться к немцам.

— Поближе к немцам… — задумчиво повторил Трой. — Не любим мы подходить близко к немцам.

— А мы любим, — заявил Лаборд.

— Вы с ума сошли! — Трой уже составил себе мнение о непрошеном госте. — Либо вы сумасшедший, либо вы не знаете, что тут происходит. Не стану я рисковать жизнью моих людей из-за того, что у вас плохое оборудование. Эта ваша махина привлечет огонь противника, как пить дать. А от огня противника могут погибнуть мои люди.

Худые щеки Лаборда еще больше ввалились. В глазах горел мученический экстаз первых христиан, брошенных в клетку со львами.

— На войне каждый подвергается опасности, это неизбежно.

— Послушайте, приятель, — очень спокойно сказал Трой. Ямочки на его щеках исчезли, и энергичный подбородок выдвинулся вперед. — Не знаю, где вы околачивались все это время. Но моя рота ведет бои с первой минуты вторжения, и не проходит дня, чтобы она не имела потерь. Я отвечаю за своих солдат. Каждое утро я должен рапортовать о том, даром или недаром я потерял людей убитыми и ранеными.

— Подождите, не горячитесь! — сказал Лаборд. Он не мог себе позволить разругаться с этим капитаном, хотя невзлюбил его с той самой минуты, как Трой вышел из-за изгороди, остановил грузовик и сказал, что не может пропустить его. А поскольку капитан командовал этим участком, он мог затруднить операцию Лаборда, а то и вовсе сорвать ее. Лаборду пришлось проглотить обиду.