Ролан, конечно, бурно протестует. Разве в его батальоне сократилось число боевых действий?! Неверно! Он может перечислить все операции за эту неделю, если их забыли!… Об опасности концентрации он сам уже думал и собирается отвести своих людей дальше на запад… Что же касается банков, акцизного управления и прочего, то он готов, если ему разрешат, отправиться с группой своих людей в департамент Ло и Гаронны и захватить там миллионы, хранящиеся в отделении Французского банка в Вильнёв-сюр-Ло…
— Не возражаю, — отвечает Марсо, — только при условии, что осуществление твоего плана не повлечет за собой крупных потерь.
Пораваль, как всегда, выступает значительно сдержаннее. Он согласен с замечанием Марсо об опасности концентрации сил и признает, что он, Пораваль, грешит этим недостатком… Тут сказываются его привычки профессионального военного, стремление иметь под рукой все службы… Впрочем, с ним должны согласиться, что вопросами хорошей организации и дисциплины тоже не следует пренебрегать…
Пайрен напоминает о том, какое важное значение имеет моральное состояние частей… Именно боевой дух бойцов, как учит теория, составляет главную силу армий… Комиссары по кадрам уделяют недостаточное внимание воспитанию бойцов. Да и он сам лишь совсем недавно по-настоящему уяснил себе всю важность этой работы. Поэтому он пользуется случаем увязать данный вопрос с другими проблемами, выдвинутыми Марсо.
Констан не речист, когда перед ним не лежит бумажка с написанным заранее текстом. Поэтому он говорит всего лишь несколько слов… Он учтет мнения, высказанные по поводу снабжения… Он перестроит работу; в частности, он полагает, что заготовка зерна и скота должна теперь распространиться на все южные районы департамента…
Последним выступает Гарсиа. Он сообщает о том, как думает проводить намеченную линию в интернациональных отрядах… Он не предвидит здесь никаких затруднений… Бойцы его батальона знают, что, сражаясь бок о бок со своими французскими товарищами на территории Франции, они тем самым служат и освобождению своей родины… Во всяком случае, в деле борьбы с врагом на них можно положиться…
Марсо уточняет еще некоторые пункты и легко достигает согласованного решения о том, какой линии следует впредь держаться: необходимо усиливать и расширять вооруженные действия против врага, не вступая, однако, в открытый бой с немецкими регулярными частями. Затем участники совещания устанавливают по карте места нового размещения батальонов… На прежнем месте останутся только штаб сектора и его службы.
Когда все начинают расходиться, Ролан сразу же бросается к Марсо.
— Мог бы ты уделить мне пять минут?
— Подожди немного, сначала я должен переговорить с Поравалем.
В полуоткрытую дверь просовывается голова доктора Жана Серве, находящегося в соседней комнате.
— Ты не забыл о моей операционной?
Речь идет о санитарном оборудовании, которое доктор предлагает взять из замка, служившего раньше госпиталем для немцев.
— Забыл, — отвечает Марсо.
— Но это недопустимо, старина! Чтобы оперировать какого-нибудь парня, приходится везти его за сто километров…
— Ладно, не волнуйся. Я скажу Гарсиа, пусть займется твоим вопросом.
Рамирес, который вел протокол заседания, уже приводит в порядок свои записи…
* * *
— Вас нельзя упрекнуть в недостатке последовательности, — говорит Пораваль Марсо, когда они остаются вдвоем. — Чуть ли не в пятый раз на заседаниях штаба вы указываете мне на опасность концентрации наших сил.
— Это касается не только вас. Другие тоже грешат этим. Как только та или иная позиция покажется нам удобной и пригодной для обороны, мы уже считаем себя в полной безопасности. И сразу же начинаем там устраиваться и стягивать туда все свои силы. Вот взгляните сами, что творится вокруг замка: сколько народу здесь толчется… Можно подумать, что это казарма.
— Видно сразу, что вы не знакомы с лагерями «Тайной армии».
— Ошибаетесь. Я уже поплатился за такое знакомство.
— Где именно?
— На плоскогорье Глиер. В начале этого года я со своими людьми стоял там рядом с частями «Тайной армии», находившимися под командой офицеров — альпийских стрелков. В общей сложности нас было около пятисот человек. Мы жили тогда в укрепленном и, казалось бы, недоступном для врага лагере. Чем мы занимались? Патрулировали днем и ночью, выполняли трудные наряды, налаживали связь на опасных и отдаленных участках, производили оборонительные работы, обучали новобранцев и тщетно ожидали, что нам сбросят на парашютах оружие… Такая жизнь длилась два месяца — до того самого момента, когда мы были окружены. Лагерь осадили две тысячи солдат «мобильной гвардии», отряды вишистской милиции численностью в тысячу пятьсот человек и восемьсот жандармов. Не решаясь сами нас атаковать, они призвали на помощь немцев, и дивизия баварских стрелков с артиллерией и авиацией совершила кровавую расправу. Во время отхода двести человек были схвачены и зверски убиты… Мне посчастливилось вырваться из этого ада, и меня послали в Дордонь. Теперь вы поверите, что после этого печального опыта у меня нет желания вторично испытать то же самое.
— Я вполне понимаю ваши опасения, — отвечает Пораваль. — Но в таком случае, зачем было вообще рекомендовать создание батальонов? Нужно было сохранить деление на группы и отряды, менее уязвимые для врага.
— К этому нас вынуждала военная необходимость, — поясняет Марсо. — Рост наших сил и увеличение масштабов стоящих перед нами задач потребовали такой реорганизации. Из этого, однако, вовсе не следует, что три-четыре сотни людей, составляющих батальон, должны быть сосредоточены в одном месте.
— Вот теперь мы пришли почти к полному согласию… У меня, представьте, было впечатление — может быть, потому, что я видел в вас прежде всего человека, занимающегося политикой, — что опыт военной науки не имеет в ваших глазах значения.
— Как раз наоборот, — возражает Марсо, — я многому учусь у вас в этой области. Например, вы не так давно показали мне, как производится топографическая съемка местности, и я считаю это очень полезным для себя… Только скажу вам откровенно: война, которую нам приходится сейчас вести, — это особая война. Методов ее ведения нельзя почерпнуть ни из опыта кадрового офицера, какова бы ни была его личная доблесть, ни из военных учебников Сен-Сира.
— Мне также есть чему у вас поучиться, — говорит Пораваль. — Мы еще вернемся к этому вопросу… Я остался, чтобы переговорить с вами о моем друге Лусто. После того как боши сожгли его дом, и особенно после трагической гибели Кулондра, он решил покинуть «Тайную армию» и перейти к нам.
— Пусть приходит к нам, ему будет дана командная должность.
— Нужно бы сделать это поскорее.
— Почему?
— Боюсь, как бы с ним не стряслось беды…
* * *
Сразу же после ухода Пораваля в библиотеку входит Ролан. Лицо у него нахмуренное и злое, как всегда, когда он готовится к какому-нибудь отчаянному поступку.