Вырвавшись из окружения, небольшой отряд д'Артаньяна, потрясенный горем и сознанием собственного бессилия, пробирается по лесным тропинкам, мечтая о мщении…
В партизанских отрядах жизнь быстро вступает в свои права, но воспоминания не изглаживаются, образы тех, кого больше нет, сохраняются в памяти, и умершие навсегда остаются живыми. Как только разнеслась весть о зверской расправе с двадцатью девятью защитниками холма, волна гнева охватила всех. Всюду, начиная с сектора и кончая отрядами, штабы извлекали из этого для себя урок, подготовляли планы отмщения. И вот первый ответный удар… Прошел всего лишь день, и Ролан, во главе одного из своих отрядов, внезапно напал на группу немцев в пятнадцать человек и истребил их всех до единого. В последовавшие затем дни партизанские группы словно соревновались между собой в боевых делах: участились диверсии на железных дорогах, взлетали в воздух мосты, то тут, то там устраивались засады… Партизанская борьба, которую вели невидимые и неуловимые люди, словно приобрела новый размах: если погибал один партизан, за его смерть расплачивались своей головой не менее десятка врагов…
Однажды вечером, спустя несколько дней после гибели Эмилио, Пораваль вызвал к себе на новый командный пункт батальона д'Артаньяна и его бойцов. Он сказал им:
— Я напал на след предателя из Леспинака. Это не дарнановец и не немец. Это француз, из крупных помещиков, коллаборационист, прикрывшийся личиной патриота. Вы должны отомстить за Эмилио и его товарищей. А я обязан отомстить за Лусто и за честь тех, кто был моими первыми товарищами по оружию. Я предлагаю вам сегодня ночью…
Пораваль и мушкетеры выехали на небольшом грузовике, куда Пораваль перед отъездом молча, не давая никаких объяснений, положил две лопаты, заступ и кирку…
Вел машину Атос. Сидевший рядом Пораваль ни о чем не говорил с ним, только указывал направление. Д'Артаньян и его бойцы подняли над грузовиком брезент; в оставшийся спереди и сзади просвет они наблюдали за дорогой… Ехали быстро, минуя уснувшие деревни и поселки… Наконец машина свернула в широкую аллею, усаженную высокими деревьями, и остановилась около большого дома. Две построенные на крыше голубятни придавали ему ночью вид средневекового замка.
У Пораваля план был заранее продуман. Он приказал Портосу и Парижанину стать позади дома, чтобы предупредить всякую попытку бегства.
— В доме только один мужчина — тот, кто нам нужен… Если он попытается ускользнуть, стреляйте в ноги. Нужно взять его живым.
Пикмаль и Беро были поставлены наблюдать за служебной пристройкой, где спали слуги.
— Этих не трогайте, только сдерживайте, если они попробуют вмешаться.
Поль Пейроль остался охранять машину. Когда все было подготовлено, Пораваль подошел к дому; за ним следовали д'Артаньян, Атос и Людвиг.
Навстречу им выбежал огромный дог, но не залаял.
— Жагур! — позвал его Пораваль.
Дог, рыча, остановился около них. Д'Артаньян из предосторожности вынул револьвер.
— Жагур, на место, Жагур! — повторил Пораваль. Не переставая рычать, собака вернулась к конуре. Пораваль дважды постучал висячим молотком в дверь. Немного погодя приоткрылось окно, и мужской голос спросил:
— Кто там?
— Ф.Ф.И.
— Я не открою.
— Я требую, чтобы вы открыли.
— Я сказал: нет.
— Тогда мы взломаем двери.
— При первой же попытке я буду стрелять в вас, как в бандитов.
— Послушайте, — голос Пораваля дрогнул от сдерживаемого волнения, — дом окружен отрядом. Если вы будете упорствовать, нам придется пустить в ход гранаты. У вас — жена, маленькая дочь…
— Хорошо, подождите…
Пораваль и три бойца входят в переднюю, а затем в большую комнату, освещенную аляповатой люстрой. Это, вероятно, столовая.
— Как, это вы, Пораваль? Почему же вы сразу не сказали?
Хозяину дома перевалило за сорок. Бритое, костлявое лицо и крючковатый нос придают ему вид хищной птицы.
— Вы уверены, что это он? — шепчет на ухо Поравалю д'Артаньян.
— Мы с ним — старые знакомые, — отвечает Пораваль. — Скажите, Дюрок, где оружие, которым вы нам угрожали?
Дюрок выдвигает ящик и достает оттуда автомат и револьвер.
— Людвиг, — говорит Пораваль, — возьмите это себе, у вас нет личного оружия.
— Слушайте, вы что, шутки шутите?
Пораваль не отвечает. Холодный пот выступает у него на висках при виде входящей в дверь еще очень красивой женщины. За ее руку уцепилась девочка лет пяти-шести, похожая на очаровательную куклу. Малютка смотрит на Пораваля невинными детскими глазками; она, по-видимому, напугана видом людей с суровыми лицами, вооруженных странными ружьями. Бледная как смерть женщина пытается улыбнуться.
— Господин Пораваль…
— Простите, мадам, нам нужно переговорить с вашим мужем. Только наедине. И в особенности — не при ребенке. Не вынуждайте меня прибегнуть к силе.
Дверь закрылась. Пораваль обращается к хозяину дома:
— Почему вы сбрили бороду?
— Странный вопрос. Разве я не вправе это сделать?
— Дюрок, я не шучу и буду очень краток, так как мы спешим. Вы были на днях в Леспинаке?
— Да.
— Вы помните — остановились две машины, и вас попросили дать сведения?
— Да.
— Данные вами сведения оказались ложными, и вы это знали.
— То есть…
— Отвечайте: да или нет?
— Да.
— Обманутые вами французы, которых вам было поручено предупредить об опасности, попали в засаду.
— Да, но…
— Значит, да. Почему вы так поступили?
— Я хотел отвлечь внимание немцев, окруживших наш лагерь. Другого выхода не было. В конце концов… те были коммунисты…
— Я — один из них, — говорит д'Артаньян.
— Сегодня вечером мы все коммунисты, — добавляет Атос.
Дюрок вздрагивает под взглядом четырех людей. Взгляд их страшнее оружия.
Пораваль делает шаг вперед и кладет ему руку на плечо.
— Именем французской армии я арестую вас!…
* * *
И снова машина окунулась в ночную тьму. Она ехала по ухабистым дорогам среди полей и наконец, с потушенными фарами, остановилась у подножия холма.
Пораваль, оставив арестованного под охраной четырех партизан, позвал с собой остальных и приказал им взять из машины лопаты. Недалеко от холма они нашли участок недавно вспаханной земли.
Не ожидая дальнейших указаний, бойцы парами, по очереди, стали рыть яму. Время от времени Пораваль спускался в нее, чтобы определить глубину. Убедившись, наконец, что глубина достаточна, он приказал прекратить работу. Положив лопаты на землю, все вернулись к машине. За все это время Дюрок не промолвил ни слова, не задал ни одного вопроса.