— В чемодане?
— Нет в рюкзаке, с собой. У меня есть маленький подарок и для тебя.
— Какой?
— Сама увидишь.
— Расскажи мне о себе, Соланж, ты мне ничего не говоришь. Как прошло твое путешествие?
Уничтожая омлет с грибами и гусиный суп, поданные хозяйкой, Соланж начинает свой рассказ. Роз то и дело прерывает ее вопросами и восклицаниями.
Соланж работала по-прежнему в районе Бордо; все время была связной — сначала в партийных организациях, затем в Ф.Т.П. и наконец снова в партии… Товарищи не хотели отпускать ее оттуда. Потребовалось вмешательство секретаря департаментского партийного комитета, а указание о ее переводе исходило, очевидно, из еще более высоких инстанций…
— Мы ходатайствовали о твоем переводе перед Центральным комитетом партии, — поясняет Роз.
…В конце концов Соланж объявили, что она направляется в Дордонь, в распоряжение департаментского комитета, и что сегодня в полдень у вокзала в Бержераке ее встретит партийный уполномоченный. Добраться сюда было нелегко: на этой неделе партизаны взорвали мост, и железнодорожное сообщение прервано… Она решила ехать на велосипеде. Выехала в пять часов утра… По дороге было немало приключений… в Либурне она задержалась, чтобы перекусить… недалеко от Кастильона ее остановила вишистская милиция. К счастью, документы у нее в порядке. Она объяснила, что едет в Бержерак повидать там двоюродного брата, переводчика в немецкой комендатуре… Еще хорошо, что не стали уточнять этот вопрос.
— А как поживают твои родители?
— Ну, ты, должно быть, знаешь, что маму арестовали еще в позапрошлом году. Последнее известие от нее было из Парижа, из крепости Роменвиль. Она держалась исключительно мужественно и стойко… Потом мы узнали, что ее отправили в Германию… Папа остался в булочной один. Дядя и тетя переехали к нам, помогать ему… Папа за этот год заметно постарел. Все ждет известий о маме… Часто вспоминает Жерара и, когда узнал, что я уезжаю, очень горевал, хотя последнее время я уже не жила дома…
Роз, в свою очередь, рассказывает Соланж о себе. Ее отец тоже в Германии. Теперь у нее не осталось больше родственников; одна только мать Бернара по-прежнему ей пишет, считая ее своей дочерью…
Затем разговор снова переходит на Жерара, общих друзей, маки…
— Кстати, — говорит Роз, — ты знаешь, кто командует здесь всеми нашими отрядами маки?
— Нет.
— Наш бывший руководитель в Бордо — Марсо.
— Я его плохо знаю; но мне о нем много рассказывали.
— Он очень хороший… Скажи, Соланж, ты кого-нибудь любишь?
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Просто так, пришло в голову… В конце концов ты в таком возрасте…
Молодая девушка слегка краснеет.
— Нет, я еще не встретила человека, который бы мне по-настоящему понравился. Да и некогда думать об этом.
— Действительно, я спрашиваю глупости, — говорит Роз. — Ты права, сейчас совсем не до этого.
Роз вытаскивает из сумочки маленькую пудреницу, несколько секунд смотрится в зеркальце, покусывая губы, затем чуть припудривает лицо.
— Брось, — говорит Соланж, — ты и так очень хороша… Послушай, не пора ли нам идти? Ты сама меня проводишь?
— Да, ты будешь работать со мной.
— Замечательно! Нас станут принимать за сестер. Я увижу партизан?
— Задавать такие вопросы не полагается.
— Далеко нам ехать?
— Восемнадцать километров.
— Я повидаю своего маленького братишку?
— Хорош маленький братишка! Да он ростом выше тебя на целую голову.
— Зато на год моложе.
— Возможно, ты его и увидишь…
* * *
Под палящими лучами солнца они вдвоем едут по дороге, ведущей в Палиссак. Соланж впервые в этих местах и всем живо интересуется.
— Что это за растения с такими огромными листьями?
— Табак.
— Ой, смотри, какие там большие утки возле фермы!
— Это не утки, а гуси.
В Палиссаке они делают остановку, чтобы передохнуть, и заходят к Тайферу выпить лимонада.
— Как все здесь тихо и спокойно, в этом маленьком городке! — удивляется Соланж. — Кажется, будто приехала сюда на каникулы.
— Видно, что вы не из здешних мест, милая дамочка, — говорит Тайфер. — Если бы вы попали сюда всего несколько дней назад, когда тут были немцы, — вот тогда, доложу вам, было шумно.
— А немцев было много?
— Несколько сот. Машина за машиной… Конца не видно.
— И немало бед натворили?
— Сожгли несколько домов… арестовали бог знает сколько человек… Если бы не было здесь нас с мэром, они бы всех поубивали. Поверьте мне, мадемуазель, бывают дни, когда в наших местах становится очень жарко. Но мы все-таки остаемся здесь, на своем посту.
— Славный человек трактирщик, — высказывает свое мнение Соланж, как только они снова двигаются в путь.
— Он немного преувеличивает, — говорит Роз. — Здесь это принято. Однако верно то, что в этом районе не так спокойно, как кажется на первый взгляд. Мы находимся в самом центре движения Сопротивления.
— С трудом можно этому поверить. На полях убирают урожай; на дорогах почти никого не видно; в деревне на улице резвятся дети… Когда в Бордо говорят о Дордони, то только и слышишь про бои, сожженные города и нивы, стычки на дорогах… Можно подумать, что тут все в огне и крови.
— Так оно и есть на самом деле. Только бои не происходят сразу везде в одно и то же время. Не стоит слишком доверять внешнему виду, надо всегда быть начеку.
— Я просто говорю о своих впечатлениях. Здесь я чувствую себя в большей безопасности, чем на улицах Бордо…
Они останавливаются перед небольшой речушкой, пересекающей дорогу, ее приходится переходить по груде камней.
— Ну, вот, смотри сама.
— Что?
— Дорога закрыта. В прошлом месяце здесь был взорван мост. Немцы заставили двух молодых людей разминировать его, и их тут же разнесло на куски.
— Я не говорю, что здесь ничего не происходит, а только поражаюсь, что с виду это мало заметно. Вот, например, лес, по которому мы сейчас едем, — просто удивительно, что нам тут не попадаются партизаны.
— Ты рассуждаешь, как ребенок.
Соланж сразу забеспокоилась.
— Ты боишься, что я не сумею здесь хорошо работать?
— Глупышка, если б это было так, я бы тебя сюда не вызвала…
Они слезли с велосипедов и стали взбираться по тропинке, вьющейся по холму.
— Далеко еще идти? — спрашивает Соланж. — Я уже устала.