На встречу пришли и студенты, и профессорско-преподавательский состав, и выпускники. После речи Рикса одна из женщин-профессоров и задала ему вопрос: «Как вы можете одобрять присутствие службы подготовки офицеров резерва в таком месте, как Дартмаус? Служба милитаризирует студенческий городок, и наша культура терпимости может оказаться под угрозой».
«Неправда, — ответил Рикс. — Служба сделает военных более либеральными». Он объяснил, что при демократии военные должны стать представителями народа. Военные должны отражать лучшее, что есть в американском обществе, и не быть изолированными от него. В своей речи Рикс использовал такие слова как «обязанность» и «честь», без оттенка цинизма, что я совсем не часто слышал в Дартмаусе.
Его ответ помог мне принять окончательное решение: летом, между первым и последним годами учебы, я попробую пройти ШЛО (Школу подготовки офицеров). Меня всегда забавляло, когда слышал, что люди идут в армию на спор или после просмотра фильма, но на мой выбор повлияло обстоятельство не лучше. Хотя я и принял решение в основном самостоятельно, Том Рикс своей часовой беседой в Дартмаусе в конце концов убедил меня стать морским пехотинцем.
Да уж, изъявить желание служить в морской пехоте во времена молодости моих родителей не казалось таким сумасшествием как сейчас. Тогда был 1968-й, а не 1998-й. Соединенные Штаты развесили на своих столбах дивиденды мира «холодной войны». Ученые говорили о «конце истории», о свободных рынках, распространяющих свою продукцию по всему миру, и о смерти идеологии: Я буду служить в армии в мирное время. По крайней мере, когда я разговаривал с родителями по поводу принятого мною решения, этот довод был ключевым. Они были удивлены, но все-таки поддержали меня. «Морская пехота, — говорил мой отец, — научит тебя всему. Я слишком тебя люблю, чтобы сделать это самому».
Чтобы добраться до базы морской пехоты в Квантико, сначала нужно двигаться по федеральной автостраде — 95, потом вдоль тысяч акров соснового леса и, наконец, одолеть тридцать миль шоссе через болотные топи к югу от Вашингтона. Наш автобус с грохотом вкатился в ворота, затем мы проехали через ряды ангаров с облупленной краской — их, наверное, уже вечность не приводили в порядок; далее следовали унылые кирпичные здания, отличавшиеся друг от друга только номерами. Все это напоминало заколоченные досками мельницы Нью-Хэмпшира и выглядело как останки какого-то давно вымершего производства.
Мы ехали в глубь базы все дальше и дальше. Невольно в голову закралась мысль, что если нас здесь убьют — никто никогда об этом не узнает. Но тот, кто нас сюда послал, наверно, именно этого и добивался. Наконец автобус остановился, водитель открыл двери, мы вышли и расположились посредине парадной палубы черного цвета, размером в три футбольных поля. Эту палубу, этот своеобразный плац окружали суровые кирпичные бараки. На одном из углов красовалась надпись по-английски: ШКОЛА ПОДГОТОВКИ ОФИЦЕРОВ ВОЕННОЙ ПЕХОТЫ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ, и на латинском: DUCTUS EXEMPLO. Я перевел этот девиз, вспомнив уроки латинского: «Руководство примером».
Я думал, что инструктор по строевой подготовке в шляпе медведя Смоки поднимется в автобус, прикажет нам выйти и встать на желтые следы — ими поп-культура увековечила солдат-добровольцев, прибывших ранее для прохождения военной службы в рядах морской пехоты. Но он не приказал, и это отсутствие театральности меня несколько разочаровало. Инструктор всего лишь раскрыл свой планшет, выдал каждому из нас по карандашу и сказал, что нас впереди ждет много бумажной волокиты. В течение двух дней нас тасовали и так и эдак: отправляли на стрижку и выдавали одежду, то таскали по многочисленным тестам, проверяя физическую подготовку. Курсанты, провалившие предыдущий экзамен и решившие начать все сначала, объясняли нам, что данная схема была создана для минимизации числа тех, кого придется исключать из ШЛО по причине высокого кровяного давления. На третий день, когда медицинский молоток испробовал колени каждого из нас, оценка наших физических и психических способностей была закончена.
Мы спали в казармах — по пятьдесят спальных мест в каждой. Тут я постиг свой первый урок: в ТТТПО есть соревнование. В условиях мирного времени морской пехоте необходимо строго определенное количество офицеров, так что если какому-то числу курсантов суждено окончить обучение, то какому-то предопределено отправиться домой ни с чем. Я думал, что это породит конкуренцию в наших рядах. Но и те курсанты, которые в прошлый раз не прошли тест, и те, кто служил срочнослужащим в морской пехоте, делились своими знаниями со всеми остальными.
Наш род войск — военно-морская служба — подразумевает наличие и использование морских терминов. Двери — это шлюзы, стены — переборки, а платформа — это палуба. Отголосками этого на Квантико был огромный лозунг «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА БОРТ», хотя море находилось от нас совсем не близко. Старослужащие также обучили нас и сленгу морских пехотинцев. Так, ботинки для бега назывались «быстролетками». Фонари, которые в Морской пехоте носят на груди в ШЛО, назывались «лунатиками». Мы путались во всех этих названиях, что необыкновенно веселило некоторых офицеров. «Посмотрим, что вы скажете, когда попадете на корабль», — говорили они. «Пенисом осла» называли сразу три объекта: радиоантенну, ерш для чистки ствола миномета и воронку для заправки военных «Хаммеров».
Кроме изоляции от окружающего мира, моим самым глубоким эмоциональным впечатлением от Квантико было время, а точнее, его отсутствие — оно как бы остановилось, исчезло. Все было мрачным, и я, смотря в горизонт, представлял себя на месте Франклина Рузвельта. В Белом доме, как и в ШПО, нет пластика, нет рекламы и нет ярких красок. Зато в шпо есть койки в два уровня, то есть наши постели, пол, покрытый зеленым линолеумом, кирпичные стены и голые лампы над головой. Единственным украшением комнаты были буквы высотой в две среднестатистические ступни, они занимали всю стену: «Честь, мужество и преданность государству». Мало-помалу я укреплялся в чувстве, что морская пехота — это другой мир, совсем не тот, в котором живут все остальные люди.
Когда какой-то курсант ударил ногой о соседнюю скамейку и сел рядом, я был только рад. Общения здесь пока было крайне мало. «Я Дейв Адамс». Он быстро протянул свою руку.
Он улыбался даже в такой атмосфере, и это как-то сразу расположило меня к нему. Мы разговорились. Дейв пытался поступить в колледж «Уильям энд Мэри». Его брат учился в Дартмаусе.
«Ну что ты обо всем этом думаешь?» — Я попытался задать вопрос как можно с меньшим волнением в голосе.
Дейв улыбнулся и сказал:
— Я думаю, это лето для нас будет дерьмовым. Но я все детство мечтал вырасти и стать офицером морской пехоты. Как там говорится в пословице? «Боль проходит. Гордость остается навсегда».
Я же ответил, что видел надпись на бампере одного из автомобилей, стоящих на здешней парковке: «В поту еще никто не тонул», — почувствовал, что в глубине души нервничаю. То есть не было страха или беспокойства — это пришло позже, а вот какая-то тревога все не отступала. Трансформация в морского пехотинца — хорошая проверка для американского молодого человека. Репутация морской пехоты всем известна.