Вздымая перед собой грязную волну, «Урал» врезался в воду. Прошел мимо «жигулей»… Парень, по-прежнему стоя у машины, вдруг сдвинул правую руку на никелированную кнопку багажника и, нажав ее, попытался приоткрыть крышку.
— Руки, падла! — Сидевший справа Пастор рявкнул так, что чеченец, еще до грохота предупредительной автоматной очереди, упал в лужу на колени и, закрыв голову руками, спрятался за своей «копейкой».
В тот же момент, на крыше одного из зданий у въезда в западню появилась черная фигурка. В руках у нее заблестел, задергался автомат.
Волчок заорал: «Крыша слева!» — и, не целясь, от пояса, ударил короткой очередью. Злые огоньки трассеров клюнули в стену дома метра на два ниже этой фигурки и разлетелись по сторонам. Волчок чуть приподнял ствол и врезал еще раз. Огненные пчелы высекли белые дымки по самому верху окаймляющего крышу бетонного бордюра. И стрелявший то ли упал, то ли быстро присел за него.
— А-а-а! Очко-то не железное! — торжествующе завопил Волчок, впившись глазами и стреляя-стреляя-стреляя туда, откуда мог снова появиться враг. Прямо над его ухом, разрывая перепонки, хлестал и автомат отследившего его трассеры Коли-один. Охваченные боевым пылом напарники не видели и не слышали, как с противоположной скамейки, также вперехлест, били, давили боевика, появившегося на другой стороне, автоматы их товарищей. Как кричал: «Гони, не останавливайся!!!» — и колотил по крыше «Урала» Пушной. Как дико ревел двигатель летящей с немыслимой для нее скоростью тяжеленной, груженной машины…
И вдруг все кончилось.
«Урал», завизжав тормозными колодками, клюнул носом вперед и осел на рессорах. Вылетевший из штабеля «Шмель» стукнул Пушного под коленки, и тот повис, зацепившись рукой за верхушку переднего борта.
Блокпост. Наш блокпост!
Бледный, вцепившийся побелевшими руками в скамейку НШ остановившимися глазами смотрел на ящик у своих ног. За недолгие секунды этой бешеной гонки под пулями он успел так вспотеть, будто пробежал хороший марш-бросок с полной выкладкой. Со своего места в глубине кузова он не мог никуда стрелять, не опасаясь зацепить омоновцев. И, к счастью, не стал этого делать. Так что участь его была незавидной: бездействуя и глядя на прыгающие перед лицом ящики со смертью, ждать, чем все это закончится, Он был профессиональным военным и хорошо знал вес взрывчатки в каждом из лежащих в ящиках «изделий». Продолжая свою умственную гимнастику, за несколько секунд до обстрела он уже пытался приплюсовать к общей сумме вес зарядов к РПГ. И сейчас, как будто это было действительно очень важно, судорожно пытался вспомнить, на какой же цифре он остановился.
— Пятьдесят шесть. Да, пятьдесят шесть, — произнес он вслух.
— Чего пятьдесят шесть? Боевиков? — медленно остывая и потряхивая звенящей головой, недоуменно спросил Волчок.
— Пятьдесят шесть килограммов тротила. Это без «Мух» и «Шмелей». Пятьдесят шесть!
Серый рассеянный свет. Серые стены. Серые одеяла. Серые нездоровые тела. Серые дни. Серые мысли.
Теперь Князь хорошо понимал, почему люди из СИЗО так рвутся поскорей попасть в зону, пусть даже ценой тяжкого приговора. В зоне — закрытая, но жизнь. Короткие, но перемещения. Отряд — промзона — столовая — промзона — отряд. А здесь на двадцати квадратных метрах сосредоточено все. И вонючие, несмотря на все дезинфекции, матрацы на двухъярусных железных шконках{Шконка — койка (жарг.)}. И исцарапанный, впитавший в себя запахи немудреной зэковской пищи да прокисших тряпок, стол. И отгороженная лишь тонкой переборкой сбоку, но открытая спереди и сверху «параша». Благо хоть вонючие бачки тридцатых годов в свое время заменили на обычные унитазы армейского образца.
Романтика…
Князь скосил глаза к окну. У пыльного стекла, закрытого «намордником» — своеобразными жалюзи из толстых стальных полос, разглядывая в узкие щели кусочек белесого неба, блестел потными сутулыми плечами Ватин. Его бывший кореш и наставник. Тот, кто когда-то объяснял им с Чудиком законы «правильной» жизни. Тот, кто регулярно подбрасывал им идеи и клиентуру, а потом охотно принимал свою долю «заработанных» бабок. Ватин и сейчас не оставлял надежды «поправить» свихнувшегося, по его понятиям, отгородившегося от него стеной молчаливого отчуждения Князя. Он регулярно подкатывал к Саньке с разговорами о воле, о делах оставшихся на свободе корешков, о будущих планах и перспективах.
Но у Князя после того черного дня, когда вызвавший его в кабинет «кума» Виталич рассказал о судьбе Чудика, все внутри словно застыло. Или, наоборот, выгорело. Дотла. До окалины. Осталась угольно-черная, беспросветная, мрачная пустота. И шепелявый голос Ватина, который раньше смешил его (удивительно похож был на голос карманника Кирпича из фильма «Место встречи изменить нельзя»), и его бегающие, беспокойные глазки, и лживо-участливое лицо теперь только невыносимо раздражали. Как гнусение комара над ухом в ночной тишине. Как чесоточный зуд.
Все осточертело. Все.
Хоть на день бы вырваться отсюда. Хоть в зону, хоть к черту в зубы.
Но Саньку в зону не отправят. Какой смысл возить туда-сюда человека, которому оставалось отсидеть всего ничего. Смешной срок, тихая зависть сокамерников. Адвокат был прав. Судья влепил ему шесть месяцев — законный максимум за «самоуправство», только для того чтобы оправдать двухмесячное содержание Князя в СИЗО по ходу судебной волокиты. Что ж, поделом. Не хватило у него, у дурака, ума тихо-мирно сидеть в родном городе на подписке о невыезде да скармливать своим ненасытным защитничкам деньги, заработанные мордобоем на разборках. Свободы захотелось. Свежего ветерка Находкинской бухты. Веселых гулек без неусыпных глаз убоповцев за спиной. Новых подвигов, на пару с Чудиком…
Эх, Чудик, Чудик…
Тяжелый, похожий на плоскую грушу язычок глазка проворачивается на своей оси практически бесшумно.
Лениво-внимательный глаз контролера пару-тройку секунд разглядывает равнодушно-презрительные лица, нейтральные позы арестантов, нехитрую обстановку камеры. Все ли в порядке, все ли спокойно?
Обитателям этой «хаты» нечего бояться. Они не затевают побега. Среди них нет особо крутых авторитетов. Народ подобрался довольно спокойный. А раз нет лишних конфликтов, то нет и причин опасаться внеочередного «шмона».
И дело, казалось бы, обычное. Контролер просто обязан регулярно посматривать в глазки, работа у него такая.
Но тесен тюремный мир. Замкнут. Любое отклонение от обычного порядка вызывает интерес. Любое мельчайшее событие дает пищу для бесконечных разговоров. А недостаток информации — для построения многочисленных, зачастую фантастических версий.
Вот и сейчас не один живой компьютер мгновенно выбросил на перетирку в извилины целый пакет вводных. Сегодня воскресенье. Отдыхают адвокаты. Без крайней нужды не придут следаки, не прискачут пронырливые опера. Не будет дергать на профилактические разговоры ненадежных арестантов и на задушевные беседы своих агентов «кум». Отдыхает и остальное тюремное начальство. Дежурный контролер сегодня — Серёга. Лодырь несусветный, вечно спит на ходу и лишний раз задницу от своего стула, стоящего в конце коридора, не оторвет. Так с чего бы ему вдруг приспичило проявлять бдительность?