— Ну, давай свою цепочку… Хочешь, я ее тебе же и подарю. Только где бы нам ее примерить, друг другу в глазки посмотреть?
Ну, артистка! Оказывается, все у нее продумано. Дети у стариков в селе. Одна в квартире. И по всему видать, что саму давно уже свербило по женской части. Только нормального мужика дожидалась. Со своими-то чичами не блуданешь, быстро кровью умоешься. А тут дело солдатское: сегодня здесь, а завтра там. Да… зря ее муженек так с женским самолюбием обращается. Но это теперь — его проблемы.
Да она еще и умница! Не успел Юрка губы надуть, что мимо кассы пролетает, как услышал то, от чего сразу запрыгал, словно молодой козлик:
— Может быть, и подругу пригласить? Она часто у меня ночует. Ей тоже грустно: муж погиб, да она и не любила его. Старый был, по обязанности за него замуж вышла. Надеюсь, друг у тебя такой же щедрый и веселый? Мне потом перед ней стыдно не будет?
— Обижаешь! А подружка-то у тебя такая же симпатичная, мне потом перед Юркой стыдно не будет?
Рассмеялась, протянула на озорном выдохе, нарочно акцент усилив:
— А-абижаишь!
И снова у Степана сердце словно в яму ухнуло. С этой хулиганкой уж точно в постели не соскучишься.
Договорились, что на всю ночь у нее останутся. Ни им риск не нужен, ни ей объяснения с соседями, с какой стати от нее по ночам федералы выходят. А днем по городу много людей в форме бродит. Если что, отмажется, скажет: за заказной покупкой заходили. И подружка подтвердит…
Она первой с рынка ушла. Друзья побродили еще с полчаса, как было велено, а потом следом отправились. Схемка простая, на сигаретной пачке нарисованная, привела куда нужно. Да тут и идти-то было три минуты.
Юрка прет, как бугай на случку, аж глаза кровью налились. Степан на него косится насмешливо, а у самого мысли прикольные в голове скачут.
Интересно, как с водичкой у нее, и вообще, с санитарией. Надо было на рынке и резинок прикупить, черт, сразу не догадались. Ладно! Обойдется. По виду — чистюля, что-нибудь придумает. Как я ее уболтал, а?! Хотя, кто кого уболтал — еще вопрос. Но вычислил я ее лихо. Это — факт! А вот и нужный дом. Зря она так напрягалась. Во всем подъезде, судя по окнам, только еще две-три квартиры и остались жилые, да и те двумя этажами выше. Хорошо. Если все сегодня нормально пойдет, можно будет и потом к ней заныривать. Только надо перебазарить, чтобы она на случай появления мужа какой-нибудь сигнал придумала. Чтобы не пришлось, как профессору Плейшнеру, из окошка сигать. Хотя если припрется незваный гость, то еще неизвестно, кому прыгать придется…
Ухмыльнулся Степан, толкнул Юрку локтем:
— Ну, что, поможем чичам население восполнить?
Прыснули оба, еле сдержались, чтобы не заржать на весь подъезд. Но нельзя. А-то разобидятся бабы, что они об их безопасности не думают, могут и обломить таких дураков.
В дверь легонько постучали. В квартиру тихонько зашли. И осторожно. Всякое в этом городе бывает. Хоть и не на зачистке, хоть и под хмелем веселым, но еще на подходе к двери оба синхронно предохранители у автоматов сняли. Щелкнуть их обратно — никогда не поздно…
Зря опасались.
Ух, стрекоза какая бойкая. Уже и столик накрыт. Коньячок дагестанский, овощи, зелень. А за столиком — диван застеленный, под кружевным краем подушки белоснежная полоска простыни из-под покрывала выглядывает.
Юрка в другую комнату заглянул, в ванную нос сунул. Рожа сияет, как майское солнышко.
— Во, класс! Забыл уже, что жизнь такая бывает.
Да. Если бы не полиэтиленовая пленка на окнах, да не запах от керосинки из кухни, то и про войну забыть можно.
А сзади к спине полная мягкая грудь прижалась, жаром даже через ткань камуфляжа пышет. Дыхание сладкое тихим шепотом ушко щекочет:
— В ванной, в ведрах — вода. В белом — теплая. Только… друг твой как? Приставать не начнет? Я только с тобой буду… Скажи ему.
— Юрка! Держи ствол, я — в ванную. Руки не распускать, вырву на хрен! Придет подружка — вся твоя.
Ох и кайф! Теплая вода, душистое мыло, чистое полотенце. Подфартило. Не знал, где хоть какую-нибудь телку найти, чтобы просто перепихнуться. А тут — полный сервис. Скорей бы уж подружка ее пришла, чтобы по комнатам разбежаться. А если не придет? Ну что ж: нет подружки — отдувайся сама. Когда Юрку звала, за язык ее никто не тянул. За базар отвечать надо. А может, она специально так сделала? Типа скромница: один понравился, а второму за компанию пришлось дать…
Степан опять чуть не заржал вслух, неохотно натянул пыльные, в пятнах брюки, мятую, сразу ударившую потным запахом тельняшку и вышел из ванной.
Юрка, наглая рожа, развалился в своем грязном камуфляже на диване, поверх чистой постели.
Дрыхнет, скотина. Разморило, и не дождался своей Фатимы. Морда-то вон как от пивища набрякла. Хотя… А где автоматы-то!.. Ах ты, сука!
Скользкая капроновая петля врезалась Степану в глотку, парализуя дикой болью и дыхание, и движения мгновенно обессиленных рук. Жесткий ботинок ударил под колено, свалив его на пол, чтобы убийцам было легче завершить начатое.
Ризван, додавливая своего врага, склонился к самому его лицу, будто желая заглянуть в умирающие глаза, выпить-высосать из них боль и ужас, заглушить этим страшным коктейлем свою боль и свою ненависть. Он тоже рычал и хрипел, как и его жертва. Но это был хрип наслаждения и победного торжества.
Мадина стояла рядом и равнодушно смотрела, как ноги ее несостоявшегося любовника выколачивают дробь на тщательно вымытом для этого смертного праздника полу.
Ей было все равно. Это она нашла в городе почти не тронутую войной квартиру, в которую ее бывшие русские хозяева уже никогда не вернутся. С женской изощренностью продумала все так, что даже самые опытные и готовые к любым неожиданностям федералы не почувствовали бы подвоха. Преодолевая брезгливость, блестяще сыграла свою роль и заманила в ловушку двух пьяных, воняющих перегаром и потом похотливых скотов с автоматами. Но еще до того, как был убит первый из них, она вдруг с тоскливой безнадежностью поняла, что лично ей эти две смерти ничего не принесут. Не будет ни радости, ни облегчения. Их кровь не зальет сжигающий ее сердце огонь, их боль не залечит нарывающие, саднящие раны ее души.
Нет спасения от этой муки. Нет спасения!
* * *
Змей смотрел на экран телевизора. Телек этот когда-то был цветным по-настоящему. Но сейчас он всем цветам явно предпочитал сиреневый во всех его мыслимых оттенках. Иногда прорывались коричневые и зеленые пятна. Когда эта раскраска начинала резко диссонировать с транслируемой картинкой, бойцы поступали очень просто: выключали цветность. И тогда на экране оставались две краски: белая и все та же сиреневая, она же лиловая. Зато границы предметов становились более четкими, и даже старческое дрожание строк не очень сильно мешало поклонникам ТВ.