Он оказался соседом Кости по окопу и теперь донимал морячка своими шутками. Хотя и без них ситуация выглядела достаточно комично. Рослому плечистому Сотову отрытый за это время окоп едва доходил до пояса, а у Кости над земляным бруствером выглядывала лишь лопоухая голова. Копающие рядом бойцы засмеялись, а красный, как буряк, Соловец бросил на шутника очередной негодующий взгляд и с хрустом вонзил лопату в мягкую, податливую землю. Довольный реакцией Сотов собрался было еще что-то сказать, но тут громко закричали «воздух!», и всем стало не до веселья.
Штук десять самолетов, мгновение назад вынырнувших из-за растрепанного ветром облачка, вдруг резко сорвались в пике над позициями полка, — и от каждого отделилось по несколько жирных точек.
«Бомбы!» — догадался Костя. Повторяя траекторию крылатых машин, бомбы-точки полетели к земле, стремительно увеличиваясь в размерах. Взметнув над бруствером пыль и сухую траву, самолеты с рокотом ушли вверх, и тут же рядом с Костей грохнуло так, что обвалился край окопа и заложило уши. Соловец посмотрел на Сотова. Тот сидел, скрючившись, рядом — большой, нелепый с упирающимися в грудь коленями — и смотрел вверх. По фуражке и плечам струилась земля.
«Да, прав был все-таки сосед насчет роста-то…» — подумал морячок. Почувствовав Костин взгляд, Сотов обернулся и, обнажив в улыбке крупные зубы, весело проорал:
— Не дрейф, полундра, прорвемся!
Пять раз сбрасывали немцы бомбы на позиции полка, но только последний, пятый, показался Косте самым страшным. Невыносимый, леденящий душу вой вдруг наполнил небо, и от этого воя захотелось бросить все и бежать, не разбирая дороги, прочь лишь бы не слышать его.
— Э-э, да они пустые бочки с дырками вместо бомб бросают, хотят нас на тонкость кишки проверить! — закричал Сотов, который упорно продолжал смотреть вверх и лишь в момент взрыва, словно энергично с чем-то соглашаясь, быстро пригибал голову к коленям.
Еще не успел затихнуть рокот уходящих на запад бомбардировщиков, как по окопам пронеслось: «Приготовиться к бою…»
Схватив трофейный автомат, Костя взобрался на специально подсыпанную земляную приступочку — еще один повод для шуток Сотова — и сквозь клочья ползущего над позициями дыма неожиданно близко увидел немцев. Их густые цепи, казалось, перекрывали собой все поле.
«Пи-ють!» — просвистело, пропело у виска. Совсем рядом взметнулось несколько земляных фонтанчиков.
— Ты рот-то закрой, а то свинцовая птичка ненароком влетит! — сказал Сотов, кладя на бруствер винтовку и передергивая затвор. — Сейчас они у нас потанцуют полевое танго…
Словно в подтверждение его слов, с флангов ударили пулеметы, огрызнулась огнем полустертая бомбежкой линия окопов, и немецкие цепи вначале залегли, а потом стали откатываться назад. Новую атаку, судя по всему, они собирались предпринять уже под прикрытием танков, которые в этот момент один за другим выползали по шоссе из леса и съезжали в поле.
— Раз, два, три… двадцать, — считал шепотом Костя, не замечая, что кусает в кровь губы. Сотов, сощурившись, оглаживал заткнутую за поясной ремень гранату.
Нагло подставляя борта, с повернутыми в сторону русских позиций башнями, железные махины неспешно выстраивались в линию на краю поля. За ними замелькали серые фигурки пехотинцев.
В тот миг, когда двадцатая по счету машина съезжала на обочину, а из леса только-только выползла еще одна, вдруг грозно и слаженно рявкнули полковые пушки. Встретившись со снарядом, последний танк тут же выбросил в небо струю огня и черного дыма и замер поперек шоссе. У двадцатого взрывом сорвало башню — видимо, сдетонировал боекомплект, — а сам он боком сполз в придорожную канаву и перевернулся. На поле разом вспыхнули и омертвели еще пять машин. Шестая, закрутилась на месте с перебитой гусеницей. Несколько снарядов разорвалось и среди сгрудившейся на опушке леса пехоты. Мелькнули в воздухе разметанные взрывом тела, беззвучно повалились срезанные осколками деревья.
Оставшиеся танки, взревев моторами, рванули было на позиции полка, но тут снова ударили пушки, и еще шесть машин остались гореть на роковом для них поле. От полного разгрома танкистов спасла налетевшая из-за леса авиация, под прикрытием которой они стали отползать за шоссе.
Полковые артиллеристы стреляли до последнего. Когда первые авиабомбы рванули прямо на батарее, под ноги орудийных расчетов еще катились окутанные дымком гильзы.
Тем временем в лесу на шоссе скопилась огромная масса немецких войск и частей снабжения. Для ликвидации «тромба» (как выразился один из высоких военных чинов) был срочно повернут назад танковый корпус из ударной группировки Гудериана. Последний уже перерезал Минское шоссе восточнее того места, где держал оборону майор Андреев, и стремительно продвигался в сторону Барановичей…
Все закончилось внезапно и страшно, когда в тылу вдруг появились немецкие танки. Пока на разгромленной авиацией батарее спешно разворачивали несколько уцелевших орудий, танки уже начали утюжить позиции полка. На батальон Чибисова, проломившись через лесополосу в том месте, где в наспех вырытых укрытиях располагался переполненный ранеными лазарет, вылетело сразу двенадцать машин. Непрерывно стреляя из пулеметов и орудий, они в два счета достигли линии окопов.
— Приготовить гранаты! — успел даже не крикнуть, а почти прохрипеть лейтенант, чувствуя, как внезапно пересохло в горле.
— …товить гранаты! — многократно отраженным эхом побежало от бойца к бойцу, и Чибисов краешком пытающегося найти выход сознания удовлетворенно отметил, что паники нет и в помине. В этот момент одна из машин накрыла его окоп своей грохочущей, воняющей бензиновыми выхлопами массой и, несколько раз крутанувшись, перевалила через бруствер…
— Ну что, дружок, похоже, настал и наш черед помирать! — Сотов, непривычно серьезный, в последний раз обернулся к Соловцу и добавил: — Я первым пойду, а ты уже действуй по обстоятельствам.
Белки его глаз на черном от копоти лице показались Косте ослепительными, отчего взгляд и все лицо Сотова приобрели вдруг особую выразительность и силу. Отставив в сторону винтовку со словами: «Ну бывай, полундра», он полез с гранатой навстречу лязгающей окровавленными гусеницами махине и… тут же исчез в земляном столбе взрыва от рванувшего рядом снаряда. Костю, который как раз готовился выбраться следом, отшвырнуло назад и так приложило о край окопа, что потемнело в глазах…
Когда Чибисов выбрался из завала, не без помощи старшины Кашкарова — неулыбчивого сухощавого сверхсрочника, за время марша и боя успевшего стать его правой рукой, немецкие пехотинцы были уже в двух шагах от них. Заметив командирские кубики, один из солдат наставил автомат прямо на лейтенанта и заорал:
— Хэндэ хох!
Глядя на его напрягшуюся в крике шею, Федор подумал: «А что, если броситься, вцепиться в горло? Быть может, успею задушить гада, прежде чем пристрелят?..»
Шальная, туманящая разум мысль, видимо, отразилась и в глазах и в подавшейся вперед фигуре Чибисова, потому что немец вдруг занервничал и, выпятив побелевшую губу, заорал еще громче: