— Говорят, в поезде бандиты?..
— Все в порядке, граждане, все в порядке. Продолжайте отдыхать, — отвечал на все вопросы человек в кожанке и строго покрикивал на зазевавшихся пассажиров. — Ноги, ноги с прохода убери! И мешки тоже. Дайте пройти потерпевшему.
Наконец Крутицына довели и посадили на его место. Взоры всех находящихся в купе и стоящих в проходе зевак сразу же обратились на него. В глазах женщин теперь сквозило живое участие, а покладистый старичок, показав глазами на человека в кожанке, сказал:
— Спасибо товарищу! Если бы не он, порешили бы они вас.
Тут только Крутицын обратил внимание, что полка напротив пуста.
— Да ладно, отец. ЧК ведь не только контру к стенке умеет ставить, но и граждан своих защищать, — махнул рукой бородач и, обращаясь к Крутицыну и устроившейся рядом с мужем Маше, добавил: — Ничего, товарищи, дайте срок, мы и в поездах порядок наведем. Разделаемся со всякой швалью, как разделались с белогвардейской сволочью…
При этих словах глаза бородача грозно блеснули. Крутицын почувствовал, как напряглась и замерла сжимающая его руку ладонь Маши, но в следующий момент их спаситель, широко улыбаясь, уже протягивал Крутицыну свою крепкую ладонь:
— Будем знакомы. Вострокнутов. Семен Вострокнутов. Следователь ВЧК…
Поминутно замирая и прислушиваясь, Крутицын углубился в полный ночных шорохов лес, но немцы, судя по всему, уже давно покинули его. Пройдя еще немного вперед, старшина опустился на колени и, рванув воротник немецкого тесноватого ему мундира, вытащил наружу свой позолоченный крестик. Поднес к пересохшим губам, осенил себя крестным знамением и стал молиться.
— Господи, укрепи… Господи, не дай погибнуть здесь товарищам моим. Ведь не для себя, для земли своей, не щадя живота своего, стараемся… — взывал он громким шепотом к полуприкрытой облачком луне и ласково мерцающим вокруг нее звездам. И бывшему поручику казалось, что и они, и застывший в ночном оцепенении, вдруг разом погасивший все шорохи лес, внимают его идущим от самого сердца словам.
Для бывшего царского офицера, присягавшего на верность совсем другой стране, молитва была не только обращением к Богу, на помощь которого уповал он в минуту душевной немощи. Она была незримой ниточкой, связывающей его с той неповторимой, уже и кажущейся так замечательно обустроенной, цветущей православной страной, вдруг разом, по какому-то бесовскому наваждению, разгромленной собственным народом, который, подобно доверчивому, неразумному дитяти, как-то незаметно, исподволь попал под власть сладкоречивого извращенного чужака и по коварному наущению последнего со звериным упоением сокрушил опостылевший отеческий дом, еще не понимая, не ведая, что навредил только самому себе. И скоро чужак будет полноправным хозяином не только дома, но и смятенной, обманутой души его. Или, быть может, всему виной был тот страшный языческий вирус еще довладимирской Руси, так до конца не истребленный, затаившийся в народной крови и вдруг снова пробудившийся к жизни.
Что значила вера для человека, живущего теперь в кумачовой, марширующей и поющей во всю мощь репродукторов стране, где светлые божьи храмы превратились в склады или деревенские клубы, в которых зопотевшие, коренастые парни и девки — дети тех, одурманенных, слетевших с вековой резьбы людей, стараясь не замечать проступающие сквозь густой слой побелки строгие лики полузабытых святых, под веселые переливы тальянки энергично отбивали такт молодыми мускулистыми ногами?
Для Крутицына вера всегда оставалась единственным духовным прибежищем, неизменным светлым столпом, все так же твердо стоящим средь бурного моря людского безумия.
И не Союзу Советских Республик, а стране, черты которой, подобно замазанным церковным ликам, упорно проступали сквозь слой большевистской штукатурки, продолжал служить бывший царский поручик Сергей Евграфович Крутицын.
— Господи, не оставь раба твоего!..
А потом он вдруг услышал надсадный шум мотора.
Еще не зная зачем, Крутицын пошел на этот то затихающий, то снова усиливающийся звук и вскоре увидел такую картину: на лесной дороге буксовала крытая тентом грузовая машина, двое, что-то зло орущих солдат, упираясь хилыми плечами в задний борт, тщетно пытались вытолкнуть ее из переполненной дождевой водой канавы, а из кабины высовывалась взъерошенная голова отчаянно «газующего» шофера. Когда шофер прекращал насиловать двигатель, становились слышны доносящиеся из кузова стоны и проклятья. На высоком борту грузовика даже во мраке был хорошо различим белый круг с темным крестом посредине.
«Похоже на санитарную машину», — подумал старшина и, чтобы получше рассмотреть происходящее, подобрался поближе. Тут ему на помощь вдруг пришла луна: она наконец окончательно скинула с себя зазевашееся облачко, и на дороге стало светло как днем. «Санитарная», — уже не сомневался Крутицын, не замечая, что в очередной раз пытается подкрутить несуществующий ус.
По своему опыту бывший поручик знал, что ничего так просто в жизни не происходит: раз Господу было угодно вывести его к этой машине, значит это — неспроста. Во всяком случае это был шанс, который разведчику не следовало упускать.
Но какими судьбами занесло на эту лесную дорогу немцев?
Притаившийся за деревом Крутицын некоторое время внимательно наблюдал за происходящим. Из обрывков долетавших до него фраз он вскоре выяснил, что машина везла тяжелоранненых солдат на аэродром для оправки в тыловой госпиталь, но решивший сократить маршрут шофер, не справился с управлением и угодил в переполненный дождевой влагой кювет.
Едва только Крутицын услышал про аэродром, то в голове его невольно сложилась спасительная, как он подумал, цепочка: машина, аэродром, самолет. «Надо во что бы то ни стало добраться до этого аэродрома, а там, как говорится, поглядим».
Санитары тем временем бросали под задние колеса новые и новые пуки веток, и снова, напрягая все свои силы, упирались в борта, мужественно подставляясь под потоки бьющей из-под буксующей машины воды и грязи, но все было тщетно.
«Кажется, пора вмешаться», — решился наконец Крутицын, когда, предприняв очередную безуспешную попытку, взмокшие, забрызганные грязью санитары в изнеможении опустились на дорогу и закурили папиросы, — в сторону старшины сразу же потянуло сладковытым дымком, — а севший на подножку кабины шофер в отчаянье обхватил голову руками. Оружия ни у кого из них видно не было.
— Что здесь происходит? — громко спросил Крутицын, внезапно появляясь из мрака с наставленным на немцев автоматом. И хотя старшина не сомневался, что произведет на «зрителей» неизгладимое впечатление, действительность превзошла все его ожидания…
Один из санитаров, издав неподдельный крик ужаса, опрокинулся на спину, а другой, выронив папиросу, тут же нервно вскочил и зачем-то вытянулся по стойке смирно. Лишь шофер дернулся было достать что-то из кабины, но Крутицын, коротко поведя дулом в его сторону, быстро сказал: