— Не стоит. Идите-ка лучше к своим товарищам.
Когда шофер присоединился к санитарам, старшина повторил свой вопрос:
— Что здесь происходит? Какого полка?
Увидев немецкую форму и сообразив, что к ним обращаются на родном языке, солдаты несколько успокоились, а шофер рассказал, что с ними произошло.
Как оказалось, по пути на аэродром у машины дивизионной медслужбы пробило колесо, и довольно-таки долго провозившийся с его заменой шофер, боясь опоздать к санитарному самолету, решил сократить маршрут через лес; тем более, что дорога эта была ему хорошо знакома. Но сегодня им явно не повезло…
— Все из-за дождя, господин фельдфебель! И проклятого колеса. Не иначе! — добавил под конец рассказа расстроенный шофер, которого так и подмывало в свою очередь спросить, что здесь делает Крутицын. К этому времени немцы окончательно успокоились, а когда старшина сказал им, что он из прочесывающей лес команды и под его началом еще несколько солдат, то и вовсе пришли в восторг: вшестером-то они точно смогут вытащить проклятый грузовик из канавы.
— Только с нами еще двое раненых, — Крутицын решил пока не открывать немцам, кто он есть на самом деле, справедливо посчитав, что расслабленными, не ожидающими подвоха людьми управлять гораздо легче. Самое главное — не дать им опомниться. — Один — русский диверсант. Так что потребуется ваша помощь. Носилки в машине имеются?
— Так точно, господин фельдфебель! Разрешите спросить: а что, в этом лесу скрываются русские диверсанты?
— Скрывались, но уже все уничтожены, кроме двоих, взятых нами в плен.
Шофер с ужасом подумал, какой опасности подвергался всякий раз, когда выбирал именно этот маршрут, и мысленно тут же поклялся себе, что впредь будет ездить только по главной дороге, несмотря ни на какие непредвиденные задержки. Теперь ему сразу стало понятно настороженное поведение фельдфебеля.
Тем временем один из санитаров, гулко стукнув открываемым бортом, уже вытаскивал носилки из крытого тентом кузова, откуда послышалась новая порция брани и криков:
— Проклятье! Долго ли еще эти тыловые жеребцы будут издеваться над нами? Так и подохнуть недолго!.. Костоломы!
Стараясь не выпускать из вида стоящих на дороге, старшина быстро глянул внутрь машины. Посветил фонариком. Человек шесть раненых, обмотанных с ног до головы бинтами, лежали на щедро устилавшей пол соломе; двое или трое беспомощно тянули вверх руки, черными провалами выделялись на их восковых лицах искаженные страданьем рты. Никакой опасности, понял Крутицын, лежащие не представляли. В глазах старшины они уже перестали быть солдатами вражеской армии, и ничего, кроме жалости, он к ним сейчас не испытывал.
— Потерпите еще немного, служивые. Там в лесу тоже нужна помощь, — и, обернувшись к шоферу, спросил: — Сколько осталось до самолета?
Тот быстро глянул на наручные часы и расстроенно качнул головой:
— Самолет должен приземлиться с минуту на минуту, господин фельдфебель, и ждать нас будет максимум около часа, а до аэродрома еще минут двадцать на хорошей скорости, а с ранеными, сами понимаете, особо не разгонишься. Так что можем не успеть, господин фельдфебель.
— Должны успеть. В противном случае половина этих несчастных не доживут и до утра. За мной бегом марш!
— А оружие брать? — подал голос кто-то из санитаров.
— Не нужно, только носилки…
Ничего не подозревающие тыловики, или «тыловые жеребцы», как зло назвали их раненые солдаты-окопники, смело зашагали следом за мнимым фельдфебелем. Немецкая привычка повиноваться старшему по званию, сидевшая в крови у большинства солдат вермахта, часто вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения, дала о себе знать и сейчас. В силе этой привычки не раз убеждался Крутицын во время рейдов во вражеский тыл. Так однажды старшина просто подключился к телефонной линии, командным голосом приказав ответившему на звонок унтеру срочно выслать команду для устранения обрыва в таком-то районе. Унтер выполнил приказ в точности: не прошло и пятнадцати минут, как разведчики уже волокли двух скрученных и ошеломленных связистов обратно через линию фронта.
«Германцы — хорошие бойцы: умелые, грамотные, но… безынициативные. И это их слабое место, — не раз говорил товарищам старшина. — Самое главное — не дать им опомниться…»
— Внимание! Я не один. С друзьями, — громко по-немецки сказал Крутицын, когда они наконец дошли до места, где прятались его товарищи.
— Да-да. Давайте сюда! Мы здесь, — тоже по-немецки ответили из темноты.
Крутицын сразу же узнал голос Брестского, которого, как и других бойцов разведроты, самолично натаскал без акцента произносить несколько наиболее употребимых немецких фраз, что впоследствии не только помогало без шума захватывать «языков», но порой спасало разведчикам жизнь.
Вскоре из темноты вынырнул и сам Брестский, быстрый и бесшумный, как тень. Кто-то из санитаров даже не сдержал испуганного восклицания. Мгновенно оценив ситуацию, Дима молча махнул рукой, пропуская вперед Крутицына и следующих за ним немцев.
Первым старшина увидел капитана. Прислонившись спиной к чахлой березке, тот полулежал, держа под прицелом своего автомата пленного немца, который, скорбно ссутулившись, сидел в ногах раненого полковника, едва различимый на фоне чернильных зарослей камыша. Немец поднял на шум голову, и на его фуражке тускло блеснули в свете луны орел и кокарда.
— Господин фельдфебель, так кто же из них диверсант? — с растерянным видом повернулся к Крутицыну шофер
— Оба, — не моргнув глазом отвечал старшина и, не давая немцам опомниться, уже командовал. — Так, не теряем времени! Быстро грузим на носилки раненых и бегом к машине.
— Вы, — ткнул он пальцем в испуганно хлопающего глазами штабиста. — Поможете вот ему, — палец тут же нацелился на шофера, — нести носилки с раненным диверсантом, — кивок в сторону полковника. — И предупреждаю, — палец снова переместился к штабисту: — Без глупостей! А вы, — обратился Крутицын к санитарам, указывая на Чибисова, — понесете моего раненого солдата.
Те поспешили исполнить приказание строгого фельдфебеля. Один из санитаров попытался было забрать у капитана оружие, но тот с отчаянным криком: «Найн!» (Чибисов сразу же понял и втянулся в предложенную Крутицыным игру, правда, еще не понимая, замысла последнего) не позволил ему сделать это.
— Отставить, санитар. Оружие оставить. Пока, — тут же отреагировал на этот крик Крутицын и, скомандовав: «За мной! Не отставать!», первым шагнул обратно в чащу.
Замыкающим, сверля ненавидящим взглядом идущего перед ним штабиста, шел Брестский…
Самое главное теперь было успеть. Транспортные самолеты люфтваффе, впрочем, как и транспортники советских ВВС, предпочитали летать к фронту по ночам, из-за меньшей вероятности встретиться с истребителями противника, а учитывая временной фактор: короткие летние ночи, по-немецки строго выдерживали график полетов.