В пять часов утра в полуразрушенное здание батальона каким-то чудом добрался связной из штаба дивизии и передал приказ: срочно отходить в город для соединения с основными силами.
Скрепя сердце, Чибисов дал команду на отход. Выждав момент, когда обстрел ненадолго прекратился, батальон покинул казарму.
Около офицерского общежития Федор не выдержал.
— Продолжать движение! — скомандовал он бойцам и бросился к изуродованному, иссеченному осколками зданию. Он знал, что у него совсем мало времени, и немцы вот-вот возобновят огонь, но так просто уйти, не попытавшись разыскать жену, Чибисов не мог.
Общежитие встретило лейтенанта мертвой тишиной и черными глазницами выбитых окон. Кое-где еще, правда, белели рамы. В его комнате, конечно же, никого не было. На гремучих сетчатых кроватях, на которых лишь несколько часов назад лежали два самых счастливых на свете человека, поблескивали осколки оконного стекла. На полу, рядом с вырванной взрывной волной дверью Федор вдруг заметил заколку жены — маленькую деревянную бабочку. Чибисов сжал ладонями виски и до хруста стиснул зубы, чтобы не закричать от горя, рвущего его изнутри.
«Спокойно, лейтенант, только спокойно!» — мысленно прикрикнул он на себя и, подобрав заколку, пошел на негнущихся ногах прочь, уже не вслушиваясь в слишком затянувшуюся тишину. В голове стучало: «Это еще ничего не значит!.. Лена жива! Жива!.. Она не должна, просто не имеет права погибнуть!.. Это же совершенно естественно, что она не стала пережидать обстрел здесь, а спряталась где-нибудь в безопасном месте, в каком-нибудь из подвалов… Только где, в каком?..» Но времени на дальнейшие поиски у Федора уже не оставалось — пора было догонять свой батальон. «Ничего, сейчас соединимся с основными силами и мощным ударом отбросим гадов обратно за Буг!.. Дело нескольких часов, максимум — суток… А Ленка, глядишь, и отсидится в каком-нибудь из подвалов… В крепости ведь полно офицерских жен и детей. Наверняка, их успели вывести и укрыть в надежном месте», — успокаивал себя Чибисов, но на душе все равно было тяжело и гадко от того, что не сумел защитить, спасти и теперь надеется на кого-то другого, на чудо, наконец…
На немцев они напоролись уже в городе, на одной из прилегающих к крепости улиц. Столкнулись, как говорится, лоб в лоб. Чибисов не знал, да и не мог знать, что, прорвав пограничные заслоны левее крепости, противник торопился как можно быстрее окружить ее защитников и замкнуть смертельное кольцо, из которого уже не было бы выхода. Немецкие автоматчики, в свою очередь, никак не ожидали встретить здесь русских.
Раздумывать было некогда, и Чибисов, вырвав из кобуры пистолет, с криком: «Вперед, за Родину!», первым бросился на врага. «А-ааа!» — тут же взревела, загрохотала у него за спиной улица. Вслед за своим командиром устремились навстречу опешившим от неожиданности немцам триста с лишним бойцов батальона — все кто мог сражаться. Коротко протрещали запоздалые автоматные очереди, и два бушующих потока схлестнулись на узкой, зажатой разбитыми домами улочке.
Чибисов, с ходу всадив несколько пуль в чей-то разверзшийся в крике рот, тут же налетел на веснушчатого немца и, вцепившись в его автомат, рывком отвел в сторону дуло. Пахнущий потом и папиросами автоматчик был на голову выше Федора и своими плечами, казалось, загораживал пол-улицы. Вырывая оружие, он с силой оттолкнул лейтенанта, но тоже не удержался на ногах и полетел вслед за ним на землю.
«Здоровый, гад!» — то ли подумал, то ли прохрипел Федор, чувствуя, как холодный казенник автомата, которым пытался задушить его навалившийся сверху немец, все сильнее пережимает горло. Вот уже и воздуха в груди не осталось, одеревенели руки, и в голове, вдруг наполнившейся тяжелым, все нарастающим гулом, мелькнула паническая, гибельная мысль: «Неужели конец?!»
— Ну, уж нет! — зарычал тут Федор, изогнулся в яростном порыве навстречу ненавистным, налитым кровью глазам и с ужасом понял, что не в силах превозмочь стального смертельного давления. «Да-да, это конец. Сейчас с тобой произойдет то самое страшное и непоправимое…» — еще сильнее загудело в отяжелевшей голове, и рваный, прошитый огненными искрами мрак уже застил взгляд, как немец вдруг коротко охнул и грузно ткнулся каской в плечо лейтенанта. Перед изумленным взором Чибисова предстала съехавшая на бок матросская бескозырка, а под ней чья-то лопоухая и очень сосредоточенная физиономия. В руке у невесть откуда взявшегося матросика был зажат большой чугунный канделябр…
Война застала Костю Соловца на привокзальной площади, где он тщетно пытался найти попутку. Водители тех немногих, оказавшихся на площади машин либо кого-то встречали и наотрез отказывались брать с собой еще одного попутчика, либо ехали в другом направлении. Отчаявшись, Костя собрался было идти пешком, как вдруг страшный удар швырнул моряка на землю, а часы над его головой разлетелись вдребезги белыми сверкающими брызгами. За этим ударом последовал новый, а потом еще и еще, и так продолжалось довольно долго.
Когда Костя решился наконец приподнять голову, то не поверил своим глазам: вокзальный купол осел внутрь здания, а из высоких окон валил густой дым. Чуть дальше на путях, выхватывая из мрака стоящие колом вагоны и искореженные рельсы, гигантским факелом полыхала цистерна.
Почти оглохший, смятенный увиденным Костя не сразу услышал крики о помощи. Метрах в пяти от него корчился от боли, держась за бок, пожилой мужчина. Соловец узнал в нем одного из шоферов. Вместо его легковушки, еще недавно весело урчащей мотором, чернела огромная воронка. Костя помог водителю подняться и, заметив на другом конце площади несколько чудом уцелевших грузовиков, повел его к ним.
Из здания вокзала стали выносить первых раненых. Кто-то шел сам…
— Там еще убитых полно и в завалах люди… — глухо сказал один из подносящих в железнодорожной фуражке. Все ждали, что вот-вот прибудут кареты скорой помощи или вернутся уехавшие в больницу грузовики.
Еще примерно час Костя помогал перетаскивать раненых и разбирать завалы. Все это время он лихорадочно соображал, как ему надлежит теперь поступить. Первой мыслью моряка было бежать назад к воинским кассам и требовать перекомпостировать обратный билет на ближайший поезд, чтобы поскорее вернуться в часть. Но потом Костя решительно отбросил эту затею — впрочем, вряд ли сейчас выполнимую, — испугавшись вдруг одного, на его взгляд, очень важного обстоятельства: пока он будет ехать к Черному морю, война-то, пожалуй, успеет закончиться! Зато каким героем он может вернуться на родной корабль через десять отпускных дней. «Поприветствуем участника боевых действий на границе — матроса Соловца Константина! Несмотря на заслуженный отпуск, он помог нашим доблестным пограничникам отразить вражеское нападение. Ура, товарищи!» — зазвенел, зарокотал тут у него в ушах голос командира корабля, капитана первого ранга товарища Бульбоноса. Костя даже покраснел от удовольствия…
Когда в очередной раз вернувшийся за ранеными грузовик тронулся с площади, Соловец решительным жестом поправил на голове бескозырку и устремился к границе. Ошибиться с направлением было трудно: в районе крепости слышался непрекращающийся гул и стояло огненное зарево в полнеба.