Проклов говорил истину, и офицеры крякнули удовлетворенно.
— Ну что, Паша, молчишь? Давай, говори про здешних олигархов, а мы послушаем, — снова тормошит Есаулова Макаров.
— А что о них говорить? Сволочи они все, — закуривая сигарету, отвечает начальник разведки.
Я усмехнулся.
— Сегодня вообще трудно найти хороших людей, — говорю.
Есаулов как-то странно посмотрел на меня.
— А себя ты к каким людям относишь? — спросил он меня.
— Наверное, тоже к плохим, — отвечаю ему. — Если бы я был хорошим, от меня бы не ушла жена.
— Блядь она, вот кто! Была бы доброй бабой — разве бы ушла? — резюмировал Проклов.
Я вспыхнул.
— Не смейте так говорить о человеке! — зарычал я. — Вы же не знаете ее…
— Ее, может, и не знаю, знаю других. А их сегодня навалом, — говорит Проклов. — Предают мужиков на каждом шагу. Особенно нашему брату, офицеру, достается. Мы ведь нищие, всю жизнь то в командировках, то на полигонах. Теперь вот война. А они там… — Он махнул куда-то рукой и замолчал. Похоже, у него вдруг испортилось настроение.
— Не надо так плохо о женщинах, — сказал Башкиров. — Не все же они… — Он хотел подобрать нужное слово, но не смог.
— Все! — рубит с плеча Проклов. — Я вот и своей сказал, когда расставались: узнаю, говорю, что блудишь, — задушу, как последнего врага народа. А она: да ты что, Степа, ты что! Подумай, что ты говоришь. У-у! Убил бы их всех.
В палатке возникла нечаянная пауза. Все, видимо, вспоминали своих жен и переваривали сказанное Прокловым. Возникшую тишину нарушил голос Башкирова.
— А это вы помните? — сказал он, обращаясь не то к Проклову, не то ко всем офицерам сразу. Он стал негромко декламировать стихи:
«Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут. Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут. Позабыв вчера…»
— Симонов, — усмехнулся Проклов.
— Он, — подтвердил Башкиров. — А помните, чем заканчивается? — И снова заговорил стихами:
«…Не понять не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой, — Просто ты умела ждать. Как никто другой».
— Вот так-то, — многозначительно произнес Башкиров и поднял указательный палец вверх. — Надо верить в женщин. Если мы не будем им верить, стоит ли кровь свою проливать? За себя, что ли, воюем? За них, за них…
— За государство родное мы воюем, — изрек начфин Макаров.
— «За государство»! — с некоторой иронией повторил его слова Башкиров. — А что есть такое государство? Это наши женщины вместе с нашими детьми. Вот за них и воюем. Чтобы ни один сукин сын не мог сделать им больно. Ни один!
Проклов, учуяв важную минуту, тут же плеснул всем водки. Офицеры подняли кружки.
— За женщин! — тряхнув толстыми брылями, произнес тост зам. по тылу Червоненко и встал. За ним встали остальные офицеры.
— За женщин! За любимых!..
Выпили. Потом незаметно разговорились о войне.
— Все террористы считают себя бойцами за идею, — говорил начальник разведки Паша Есаулов, имея в виду чеченских боевиков, — а какая у них, к черту, идея?
— Ну как же! — возразил я. — Борются за независимость…
— А от кого, интересно, они хотят быть независимыми? — ершился разведчик. — От закона? Так не выйдет! Ни газават их, ни джихад не пройдут. Это все прикрытие для паскудных их делишек.
— Что, что ты сказал? — не дослышал полуглухой начальник артиллерии полка Прохоров.
— А то, что ничего у бандитов не выйдет! — горячился Есаулов.
В разговор включился Червоненко.
— Говорят, чеченцы смертников начали готовить в специальных лагерях, — сказал он. — Подойдет такой к тебе — ба-бах! — и кранты… Худо, братцы, худо. И когда это все кончится…
— Да вот когда мы их прижмем, когда уничтожим основную массу бандюг — тогда все и кончится, — с уверенностью в голосе изрек Проклов.
Макаров усмехается.
— Плохо ты, дорогой, историю знаешь, — проговорил он. — Если бы хорошо ее знал, не смешил бы нас так.
— А что тут смешного? — не понял Проклов. — Ты не хочешь верить, что мы их прижмем?
— А ты знаешь, сколько Россия уже с Чечней воюет? — вопросом на вопрос ответил Макаров.
— Не знаю, не считал, — недовольно буркнул Проклов.
— Вот то-то и оно, что не считал. А я тебе скажу: с начала девятнадцатого века мы с ними воюем. А чеченцы говорят и другое: дескать, война уже длится четыреста лет.
— Ну, если их слушать, так мы со времен Адама с ними враждуем, — съязвил Червоненко.
— Чего-чего? Я что-то не расслышал, что ты сказал? — повернул к зам. по тылу свои бесцветные глаза такой же бесцветный, выглядевший вечно растерянным и несчастным Прохоров.
— У, глухая тетеря, — проворчал Проклов. — Уж лучше бы и не спрашивал — все равно ничего не поймет.
— Он у нас самый счастливый человек, — сказал я. — Ведь люди говорят много недобрых слов, а недобрые слова — это отрицательная энергия, от которой почти все наши болезни. Прохоров же слышит только часть всего этого.
— Это вы как доктор нам заявляете? — улыбнувшись, спросил Башкиров.
Я пожал плечами.
— Очевидный факт.
— Хочу тоже быть глухим, — ерничает Макаров. — Тогда точно до ста лет доживу.
Проклов машет на него рукой, дескать, куда тебе, а потом обращается к Прохорову:
— Слышь, Петруха, а отчего ты такой глухой?
Прохоров расслышал вопрос, смутился. Ему на помощь приходит Макаров.
— А где ты видел артиллериста с хорошим слухом? — спрашивает он Проклова. — Ведь они возле пушек всю свою жизнь торчат, а те грохочут — не приведи господи. Помню, под Гудермесом стояли… Я впервые тогда на войну попал… Вечером артподготовка. Что тут началось! Грохот стоял такой, будто бы планета рушилась. Я потом долго глухарем ходил — не мог расслышать, что мне говорили.
Услыхав такое, Проклов усмехнулся.
— Ты и сейчас плохо понимаешь, что тебе говорят, — произнес он. — Сколько я уже прошу, чтобы аванс дал, а ты и ухом не ведешь.
— Нету денег, нет, — который уже раз повторяет Макаров. — Сам сижу без копья. А эти там, — он тычет большим пальцем вверх, — и не шевелятся.
Он, конечно же, имел в виду высокое начальство. Макаров всегда тычет большим пальцем вверх, когда его спрашивают о деньгах. Мол, обращайтесь туда, что вы меня атакуете?
— Однако пора сокращать должность начфина, — вздохнув, произнес Проклов. — А на хрена она нужна, коль он деньги нам не платит? Зачем лишний рот содержать?