Паскевич, видя отчаянное сопротивление противника, решил подкрепить центральную группировку. Осмотревшись, он заметил недавно вернувшегося Болдина и подозвал его к себе. Похоже, молодой офицер понравился ему своей расторопностью.
– Кажется, наши дела на левом фланге выправились?
– Так точно, ваше превосходительство! Драгуны полковника Шабельского действуют выше всяких похвал.
– Я рад, поручик, что наши мнения совпали. Передайте полковнику благодарность за отважные действия и мой приказ нанести удар по персидскому центру. Нужно помочь генералу Мадатову.
Такой же приказ был послан остаткам херсонских гренадер, стоявшим в третьей линии. Радостные оттого, что закончилось утомительное ожидание, они бодро шагали мимо разгоряченных от своей огненной работы пушкарей и просили:
– Вы уж угостите их, земляки, покрепче! Поддержите, братцы!
– Не бойсь, употчуем! – обещали те.
Полковника Шабельского найти оказалось нетрудно. Своим видом он чем-то напоминал генерала Ермолова – такой же большой и громогласный, вокруг которого всегда толпились люди. Полковник был весь упоен боем: мундир залит кровью, один эполет оторван и свисал с плеча, седые волосы всклокочены, глаза горели яростным огнем. Казалось, он только и ждал доставленного приказа.
– Братцы! Персы нашим войскам в центре досаждают, требуется прогнать окаянных!
«Левое плечо вперед! Марш, марш!» – раздались команды.
– Ваше высокоблагородие! – обратился к нему Болдин. – Позвольте с вами пойти.
– Что, покомандовать хотите? Добро, у меня в офицерах большая недостача, но дело, знаете ли, опасное.
– Не покомандовать, а повоевать...
Через минуту новгородские драгуны уже летели вперед, нацелившись на самую середину персидских батальонов. Летели под градом пуль, обгоняя посланные на помощь подкрепления, а когда нервы натянулись до крайности, кто-то крикнул «ура», и все разом подхватили этот клич. Тогда рев сотен глоток, беспрерывная пальба и гул орудий слились в один протяжный раскат. Конная лава понеслась по полю, где лежали сотни тел, часть уже бездвижных, а часть еще ползущих, стонущих и молящих о помощи. За ними спешила новая волна наступающих, с ружьями наперевес, прыгавшая через поверженные тела и поддерживавшая лаву новым громовым «ура».
Болдин, пожалуй, впервые испытал чувство полного самоотвержения, когда исчезает собственное «я», ты ощущаешь себя лишь частичкой этого общего целого и поступаешь только так, как нужно ему. Увы, это упоение битвой продолжалось недолго: поднявшийся впереди огненный столб от разорвавшегося пушечного ядра выбил его из седла. На какое-то мгновение он потерял сознание, а когда пришел в себя, с удивлением обнаружил, что падение не принесло особого вреда. Весь взрыв принял на себя его конь.
Лишившись боевого друга, Болдин был некоторое время в каком-то оцепенении. Драгуны были уже далеко, пехота еще не подошла. Вдруг из-за груды скальных камней, лежавших на небольшом отдалении, послышался стон. Болдин поспешил туда и обнаружил раненого драгуна, над которым склонилась лошадь.
– Ваше благородие, – услышал он слабый голос раненого, – бери коня, гони проклятых...
– Тебе, братец, он самому пригодится.
– Н-е, я уже убитый. Бери, да помяни душу Федора...
Павел раздумывал недолго: если драгуну суждено выжить, его скоро подберет следующая по пятам санитарная команда, а если возьмет к себе Господь, Павел отомстит супостатам. Вскоре он уже скакал к полыхавшему впереди бою.
Врагов было множество, но это, если смотреть со стороны. Когда же работа началась, да еще всей артелью, ее величиной не смущаются. Лихо, со всем пылом нерастраченных сил включился в нее Болдин, и удача сопутствовала ему. «Дай Бог, поесть сабле живого мяса!» – вертелись в голове слова незабвенного Кульнева, его старшего товарища по кадетскому корпусу, и ненасытное пиршество продолжалось. Уже несколько врагов пало от его сабли, уже устала рука, помутилось сознание, и только мысль о том, что работа не кончена, заставляла вгрызаться в толщу врагов. Они, кажется, сами поняли неодолимость этой сокрушающей русской силы и стали подаваться назад. Вот Павел опустил саблю на едва живого от страха перса, и тот повалился тяжелым снопом. Вот на него надвинулся огромный сарбаз, угрожая проткнуть штыком, но тут же пал от приклада подоспевшего солдата.
– Готово, ваше благородие! – радостно сообщил тот, продолжая свой кровавый путь.
И Болдин полетел дальше с диким криком:
– Вперед, ребята!
Кричал главным образом для себя, все и так были охвачены единым порывом. Общими усилиями судьба битвы в центре была решена, регулярные войска персов были рассеяны и бежали в беспорядке. Их стали преследовать, более всех усердствовал неистовый Мадатов. Он мчался впереди на своем резвом ахалтекинце, издавая боевой клич, так что в конце концов остался без голоса.
За движением наших войск пристально наблюдал Паскевич. Он лишь изредка отрывался от подзорной трубы, чтобы громогласно выразить свое одобрение. Войска, которые только что корились за строевое неумение, теперь удостаивались наивысшей похвалы. Особенное восхищение вызвали действия нижегородских драгун. Желая развить наметившийся успех, Паскевич решил двинуть в центр несколько рот Херсонского полка во главе с майором Клюгенау. Посылая приказ через вестового офицера, он изволил пошутить:
– Скажите этому немцу, чтоб задал персам перцу.
Окружение оживилось, все свидетельствовало о том, что главнокомандующий удовлетворен ходом сражения. Однако до победы было еще далеко. Увлеченный тем, что происходит в центре, Паскевич ослабил внимание к своему правому флангу, откуда стали приходить тревожные вести.
Там противнику удалось серьезно потеснить наши войска. Непривычные к обороне казаки вынуждены были отступить к самому Елизаветполю, немногочисленные херсонцы и кабардинцы держались из последних сил. После их разгрома враг грозил повернуть свои полчища и отрезать центральную группировку наших войск. А если все-таки появится Эриванский сардар? Тогда положение наших войск станет катастрофическим. Получив очередную мольбу о помощи, Паскевич решил перенацелить нижегородских гусар и приказал им повернуть направо, чтобы со всей решительностью атаковать левый фланг противника. Драгунский офицер, посланный с таким приказом, едва разыскал полковника Шабельского далеко впереди. Узнав о новом распоряжении корпусного командира, тот потребовал себе свежую лошадь и поскакал на правый фланг.
Увидев положение войск и оценив грозящую опасность, Шабельский предпринял энергичные меры к изменению ситуации и принял командование над всеми, находящимися поблизости войсками. Подошедшему с шестью карабинерными ротами майору Клюгенау он велел идти не к Кюракчаю, как приказал Паскевич, а взять правее между центром и левым флангом неприятеля, чтобы зайти ему в тыл. Гренадеры Грузинского полка должны были нанести прямой удар, а нижегородцы обскакать противника с фланга. Едва прозвучал условный сигнал, гренадеры с барабанным боем двинулись вперед, в пехоте грянуло мощное «ура», а Шабельский повел своих драгун в стремительную атаку. Все, что попало в этот ураган, было смято. Эскадроны нижегородцев, врезавшиеся в середину неприятельской линии, произвели в ней страшное опустошение.