Скоро, однако, мы были вынуждены продолжить путь. Наступила глубокая осень, для тех краев – настоящая зима, и по установившемуся зимнику наш путь оказался довольно скорым. Хотя, конечно, морозец давал себя знать. Рано или поздно достигли наконец мы Красноярска, где следовало получить конечное назначение. Гарнизоны там маленькие, а расстояние между ними в сотни верст, а то и больше. Куда пошлют? Но мы об этом не задумывались, некогда было, потому что опять-таки окружились сердечным участием. Сам губернатор изволил нас принять и расспрашивал каждого. Сибирь, сказал он, радушный край, коли станете служить честно, не пропадете и прощение государя скоро получите. Служащие тоже были внимательны, а о горожанах и говорить не прихо-дится. Приглашали нас в дворянское собрание, как зарубежных гастролеров, дамы вокруг так и порхали, хотя мундиры на нас были солдатские. В дома тоже приглашали и угощали на славу, мы сначала воздерживались, время как раз рождественского поста, но нам одно твердили: пост-де не мост, можно и объехать. И сам архиепископ успокоил: дорожному Бог простит, а вы все в пути.
Не знаю, сколь долго бы еще продолжался этот праздник, если бы не пришел указ о переводе нас на Кавказ. Подписанный императором в день своего коронования, он почти пять месяцев добирался по назначению. Вот как далеко мы очутились, можно сказать, на самом краю земли. От этой поры завертелась новая карусель: стали собирать нас в обратную дорогу, суют подарки, кто вещи, кто деньги. И так было приятно их внимание, что век бы из тех краев не возвращаться. Обратный путь был легок и скор, словно быстрые крылья понесли нас. За час доводилось проезжать по 30 верст, и стоило это всего 90 копеек. Воистину добрая и щедрая страна! Отменное радушие сопровождало нас и по приезду на Кавказ. Главнокомандующий, несмотря на занятость повседневными делами, принимал каждого, не заставляя томиться в приемной, и говорил неизменное:
– Позвольте мне вас обнять и поздравить с благополучным возвращением из Сибири. Государь, возвращая вас к полезной деятельности, дает случай к отличию, а наше дело помочь вам в этом...
После такого рассказа слушатели не могли удержаться, чтобы не поднять чаши за главнокомандующего и пожелать ему благоденствия, тем более что вокруг имени генерала Ермолова шло в ту пору много разных домыслов. Старые кавказцы были безоговорочно на его стороне и с удовольствием вспоминали былые времена. Первым среди них был Корнеич, он уже давно томился от долгого молчания, а теперь, раскурив свою трубочку, подтвердил:
– Алексей Петрович служивого человека любит и попечение о нем имеет; с ним служить надежно, ибо артель атаманом крепка. Вот, помнится, был случай. Один майор с Грузинского гренадерского полка по фамилии Швецов попал в засаду чеченцев. Доставили они его в аул и выставили на общее посмеяние. Это у них навроде даровой потехи, сбегаются к пленнику и начинают измываться: плюют в лицо, бросают камни, царапают кинжалами и всяко оскорбляют. Потом посадили майора в яму и назначили выкуп – 10 арб серебра. Позже, правда, снизили требования до 250 тысяч рублей. По всей России была открыта подписка, мы тоже складывались по возможности. И сколько бы тянулась такая бодяга, никто не знает, но тут на Кавказ прибыл Ермолов. Он приказал доставить ему всех ханов тех земель, через которые был провезен Швецов, заключил их в Кизлярскую крепость и объявил, что если они через 10 дней не изыщут средства для освобождения российского майора, то все 18 человек будут повешены на крепостном бастионе. Ханы зашевелились, сговорились с чеченцами, и Швецов был освобожден. Впоследствии он командовал Куринским полком, но до наших дней, к сожалению, не дожил – помер от горячки...
Урядник был не прочь начать новую историю, но тут подал голос Болдин. Прошедшие полгода позволяли ему считаться настоящим кавказцем и участвовать в разговоре на равных, тем более что впечатлений у него за это время хватало на пять лет прежней столичной службы. Он рассказал, что недавно в одном из гарнизонов ему довелось познакомиться с офицером Нечволодовым. Тот начинал службу еще при Суворове и выказал столько храбрости, что удостоился высоких наград. К сожалению, страсть к приключениям и драчливый характер препятствовали его карьере. За одну громкую дуэль его лишили чина, орденов и сослали на край земли. Он бежал оттуда на английский корабль и был готов отправиться на нем в Индию волонтером. Случай свел его с нашим послом Воронцовым, который выпросил ему прощение у императора Александра. Нечволодов был определен прежним чином в 20-й егерский полк и совершил новые подвиги, возвратившие ему ордена и принесшие чин капитана.
Он храбро сражался в Отечественную войну, получил орден Св. Владимира и чин подполковника. Но спокойная жизнь была ему противопоказана. По возвращении из Франции, получив назначение в один из драгунских полков, он проиграл 17 тысяч казенных денег и был снова разжалован в рядовые. Прежний государь, помня молодецкую службу, перевел его на Кавказ, где он проявил чудеса храбрости и обратил на себя внимание Ермолова. Тот ходатайствовал о его помиловании, и государь пошел навстречу: вернул майорский чин и ордена, заслуженные еще при Суворове.
– Мне довелось познакомиться с ним, когда ездил с поручением главнокомандующего в Мцхету. Теперь это солидный человек, женатый на черкешенке, показывает себя рачительным хозяином в доме и вверенном гарнизоне. Прежние чудачества оставил, а из новых имеет только одно: славит своего благодетеля генерала Ермолова. Выстроил часовню во имя раба Божия Алексея, перед которой производит торжественные построения, развод караула и еженедельные молебны о его здравии...
Подобные разговоры, выражающие симпатию, а подчас несомненную любовь к главнокомандующему, звучали в то время во многих полках. Иное дело высшие круги Кавказского корпуса. Разногласия между начальниками уже не были секретом, как и благоволение императора к одному из них, поэтому многие приняли сторону Паскевича. Среди них были претерпевшие от властного и язвительного Ермолова, но также и иные ловкачи, всегда держащие сторону сильнейшего. Они особенно оживились с приездом в середине февраля начальника Главного штаба генерал-адъютанта Дибича.
Дибич был сыном прусского офицера, приглашенного на русскую службу Павлом I. При рождении он получил пышное имя: Йоханн Карл Фридрих Антон, но в России стал зваться просто и незатейливо: Иван Иванович. Исполнительный и трудолюбивый немец сделал успешную карьеру, а после того как сыграл заметную роль в раскрытии заговора декабристов, стал доверенным лицом императора. К Ермолову он относился весьма благожелательно, ценя в нем полководческие и организаторские способности, Паскевича же считал преимущественно парадным генералом. Однако верный врожденной педантичности, он решил проявить объективность и внимательно выслушать обе стороны.
Ермолов отнесся к появлению высокопоставленного судьи с должным почтением и объявил, что готов всемерно содействовать его миссии. Первые дни между ними царило полное согласие. Ознакомившись с положением дел, Дибич не обнаружил тех упущений в службе, о которых доносил Паскевич. Не подтвердились также злоупотребления и жалобы на жестокость Ермолова. «Я нашел там войско, одушевленное духом екатерининским и суворовским», – высокопарно выразился он в своем первом отчете государю. Тот обрадовано ответил: