— Зачем тебе это? — спросил его лейтенант Ф. — Хочешь умереть коммунистом?
— Типун тебе на язык! Быстрее вырасту, может, директором завода стану. Будучи членом партии, легче бороться за переустройство общества…
— Да через три года и партии-то не будет, — сказал лейтенант Ф.
— Ты еще скажи, Советской власти не будет! — загоготал лейтенант Л.
Но это было слишком сильное предположение даже для пессимиста Ф.
СТАРШИЙ ТОВАРИЩ
Утро 20 августа 1987 года. Вчера День авиации плавно перешел в ее ночь. Построение проходит не в штабном дворике, как обычно, а на большом плацу. Все — с тяжелого похмелья, кое-кто просто пьян, поскольку праздновал до утра. Перед строем — командир эскадрильи и незнакомый полковник — судя по нашитым на новенький комбинезон погонам, из Ташкента или из Москвы. Вчера вечером на праздничных танцах в клубном ангаре этот полковник, переодетый в штатское, пытался пригласить на танец одну из госпитальных женщин. Два уже прилично выпивших старших лейтенанта, заметив бледного штатского, доходчиво, с помощью мата, объяснили ему, что здесь — не его территория.
Теперь была прямо противоположная ситуация.
— Вчера, — сказал полковник, — двое молодых людей вели себя, мягко говоря, как скоты. Я думаю, сегодня у них хватит смелости, чтобы выйти сюда и извиниться перед товарищами за то, что они опозорили звание советского офицера.
Помявшись, старшие лейтенанты вышли. Отдав честь начальству, они повернулись к строю, и все увидели их испуганно-благочестивые лица.
— Еще вчера, — продолжал полковник, — я хотел отправить их авианаводчиками на Саланг. Но имею ли я право так запросто решать судьбу молодых летчиков, членов коллектива? Ведь именно коллектив должен воспитывать, помогать становлению характера, поддерживать, указывать на ошибки. И главную роль в воспитательном процессе играют старшие товарищи. Кто командир звена у этих офицеров?
Командиром звена был майор Б. Сейчас он стоял во втором ряду строя, рядом с борттехником Ф., прячась за широкой спиной своего правака.
— Я! — сказал он, стукнул своего Рэмбо по плечу и вышел из строя. Отдал честь, развернулся через правое плечо и попытался замереть по стойке «смирно». Но это ему никак не удавалось — он все время кренился и переступал ногами, находясь в процессе перманентного падения. Все увидели, что майор очень устал, — говоря языком протокола, он находился в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения.
— Та-ак! — сказал полковник, подходя к майору сзади и заглядывая сбоку в его обиженное лицо. — Вот, значит, они какие, эти старшие товарищи! Вы сами строй найдете, или вас проводить, товарищ майор?
СНАЙПЕР
Майор Б., еще в Магдагачах, будучи капитаном, говорил молодым борттехникам, что летчик может летать, если он может сидеть. То же самое он повторил однажды, явившись на вылет в не очень трезвом состоянии.
— Не ссы, Хлор, — сказал он, поднимаясь в кабину. — Сейчас ты увидишь то, чего никогда еще не видел.
— Имеете в виду мою смерть, товарищ майор? — холодно спросил борттехник Ф.
— Ой, да ладно тебе, — пробормотал командир, регулируя высоту кресла под свой малый рост.
— А что «ладно»? — злобно сказал борттехник. — Рэмбо вон еще за ручку может схватиться, а я, извините, пассажир — мне-то за что прикажете хвататься — за свою ручку?
— Вот давай слетаем, а потом уже и ругайся, — сказал примирительно командир, шмыгая красным носом.
— Если оно будет, это «потом», — проворчал борттехник, но на запуск все-таки нажал.
Майор вел машину хотя и чересчур резво, но уверенно, огибая рельеф местности — радиовысотомер, выставленный на высоту в пять метров, ни разу не пикнул. Летели мимо разрушенного кишлака. На всякий случай борттехник послал в дувал пулеметную очередь, отломил от глиняного забора кусок. Командир оживился.
— А вот смотри, что умеет старый пьяный летчик, — сказал он.
Машина вошла в разворот. Даже не делая «горку» и еще не выйдя из крена, командир, со словами «видишь вон ту форточку?», выпустил по кишлаку одну ракету.
До указанной «форточки» — отверстия в стене, в которое с трудом пролезла бы голова, — было больше ста метров. Пущенный майором эрэс, двигаясь с боковым скольжением, вошел точно в отверстие и канул. Через секунду домик вспучило от внутреннего взрыва, он провалился внутрь, выбросив струи черного дыма.
— Ну, Степаныч, ты снайпер! — восторженно сказал Рэмбо.
— Я, конечно, снайпер, — важно сказал командир. — Но не настолько же! Учтите, товарищи старшие авиалейтенанты — так стрелять может только пьяный летчик!
ЕЩЕ РАЗ О ЛЮБВИ
Три существа нравились лейтенанту Ф. в замкнутом мире войны — хмурая презрительная официантка Света, пес Угрюмый и собственный вертолет за номером 10. Все трое были красивы и независимы. Большой, с мускулистым львиным телом, Угрюмый ходил за Светой по пятам, лежал у ее ног, когда она сидела на крыльце женского модуля. Может, он привязался к ней потому, что она его кормила — но лейтенанту Ф. эта странная пара казалась героями древнего мифа — богиня войны и ее могучий верный слуга. А вертолет был драконом (судя по округлостям тела и глазастости — самкой), служившим борттехнику Ф. верой и правдой. «Она очень красива, — писал борттехник Ф. в одном из писем. — Ее полет нежен, от ее изгибов все замирает внутри. В звуке ее двигателя собраны все гармоники мира, а значит, и вся его музыка — нужно только услышать ее. Керосин ее светло-желт и прозрачен, как (вымарано)… А ее гидравлическая жидкость имеет цвет и запах клюквенного морса. Именно эта машина — с ее выпуклыми задними створками, с закопченными, забрызганными смазкой капотами, с узкими гибкими лопастями, длинным хвостом, с ее ревущей скоростью и шквальным огнем — воплощает для меня и Эрос и Танатос моей войны».
При всем кажущемся родстве двух пар лейтенант Ф. никогда не предпринимал попыток к сближению со Светой — только иногда утром говорил Угрюмому, ночевавшему в коридоре летного модуля (в женский на ночь его не пускали): «Передавай привет хозяйке». Может быть, он не хотел разрушать созданную воображением тайну, а может, просто боялся, что его пошлют вслед за тем же лейтенантом С. Однако втайне фаталист Ф. надеялся на судьбу, и она, уже в конце его войны, свела дорожки борттехника Ф. и официантки Светы. Случилось это так.
Однажды утром, после снятия пробы свежей браги, борттехник Ф. пошел на стоянку через бассейн. Окунувшись и тем самым придав телу некоторую бодрость, он поднимался на аэродром по дороге, ведущей мимо крыльца женского модуля. Было раннее утро, небо только розовело, ночная прохлада еще лежала на дороге, и пыль была влажной от росы. Пахло свежестью.
На скамейке возле двери он заметил камуфляжную летную демисезонку («чья»? — без ревности подумал борттехник). Проходя мимо, борттехник замедлил и без того медленный шаг. Он был еще слегка пьян, поэтому остановился и сказал: